— Хочу. Не могу. Всё время думаю, — шепчет учитель куда-то в область уха, утыкаясь своим большим органом в промежность.

Мне уже ничего не нужно, я больше не знаю, кто я, только бы скорее...

Он мучительно-сладко наполняет меня, вкусно растягивая до предела. И перед глазами сыплются звезды. Учитель не щадит и не разгоняется, сразу движется грубо и резко, тараня до самого основания.

И я, захлебываясь от переизбытка эмоций, ощущений, полноты  возбуждения… и шока, что всё это происходит со мной на самом деле, практически сразу кончаю, чего раньше в моей жизни никогда не было.

Будто учитель ткнул переполненный до самого верха стакан с водой. Толкнул его, и он тут же расплескался. Умираю, закатывая глаза и ощущая, как по телу разливается кипуче-огненный оргазм. Как хорошо! Как много! Как пронзительно остро и своевременно! И учитель не ждёт. С болью сжимает меня крепче, насаживая жёстче. И через пару толчков отстраняется, дав почувствовать горячие струи, пошло сползающие по моему расслабленному телу.

Мы тяжело дышим и обнимаемся, будто выиграли марафон, упав в руки друг друга. И нам хорошо, словно мы миллион лет знаем друг друга. Он поднимает моё лицо за подбородок и глубоко целует в губы. А я закрываю глаза, отвечая на нежность, получая наслаждение сродни тому, что испытываешь, напившись после долгой, мучительной жажды.

***

Страсть медленно отпускает, тело будто покалывает иголками, оно непослушное, мягкое, словно губка для мытья посуды. Его накрывает необъяснимой пустотой, и до меня начинает доходить, что именно я натворила. Я отдалась ему в кладовке. Тому, кого не знаю.

— Сильно нас накрыло, — глухо смеётся учитель глубоким грудным голосом, приглаживает мои волосы  ладонями, обнимает лицо, заглядывает в глаза. — Неплохо вышло, да?

Хочется отвернуться, потому что это полное безрассудство, и лучше спрятаться, но он крепко держит. У него холодные руки и они студят мои пылающие щеки. “Неплохо”, он сказал “неплохо”! Надо принимать своё падение с достоинством, но у меня не получается. Мне сейчас отчего-то очень важно его мнение.  Разве может мужчина хорошо относиться к женщине, которая в буквальном смысле раздвинула ноги в каморке?

В моих поступках нет логики: я то хочу его, то краснею, впадая в истерику. Но то, что сейчас произошло, мне отчаянно понравилось — это какая-то странная свобода, которая накрыла меня  с головой. А теперь  покрывало сдëрнуто в демонстрации: вот она какая на самом деле — гулящая потаскуха.

Я взрослый человек, и это просто ничего не значащий секс. В двадцать первом веке так бывает, наверное…

Жалею ли я? Да, возможно, потому что, несмотря на безумное притяжение, мы ведь не собачки и не кошечки. Жалеет ли моё тело? Судя по приятной истоме и сладкой неге, совершенно точно нет. А ещё мне будто мало, как и ему, я чувствую бедром его боевую готовность.

Но моральные принципы, здравый смысл? Говорят же: хочешь сделать херню, не стоит долго раздумывать!

Я смотрю на учителя. Он всё такой же красивый, по-прежнему сексуальный и не сводит с меня глаз. А я начинаю задыхаться, понимая весь ужас произошедшего. Здесь так тесно и душно, мотаю головой, жмурюсь.

Как. Я. Могла? Та, которая не позволяла себя целовать на первом свидании? Та, что лишилась девственности гораздо позже своих подруг? Та, что осуждала одноразовый роман приятельницы с крупье из модного казино. То, что, в отличие от того члена, у этого есть высшее образование и благородная профессия, не делает мне чести.

Что в этом учителе такого, что я потеряла связь с реальностью? И превратилась в кладовочную давалку? Что я наделала? Чем руководствовалась?