Японец чуть опустил газету, покосился на пустой блистер…

– Это был рацион на сутки, – сказал он, и снова вернул газету в исходное положение.

– Раньше надо было говорить, – несколько сиплым голосом сказал Виктор.

Он как-то вдруг сразу почувствовал, что невзрачные с виду таблетки по своим питательным свойствам многократно превосходили самые смелые ожидания. Сейчас у Виктора было ощущение, что он с ходу смолотил пару кастрюль гречневой каши.

Из-за газеты вылетел еще один блистер и шлепнулся рядом с Виктором.

– Какие мы все тут любезные, – тихо проворчал Виктор.

Это был «фестал».

– Что, и в Японии наши колеса уважают?

Из-за газеты не ответили.

«Ну и хрен с тобой», – подумал Виктор, спешно закидывая в рот пару знакомых таблеток, от которых по крайней мере никаких гадостей ждать не приходилось – одна сплошная польза. В случаях, когда пациент бывает сильно обожрамшись.

Через несколько минут дышать стало легче.

Японец периодически менял свои газеты, складывая прочитанные в саквояж и извлекая непрочитанные, за окном зеленой лентой тянулся однообразный пейзаж, мягко покачивался автомобиль, героически преодолевая воспетые поэтом загибы русской дороги. Все эти составляющие в совокупности плавно вогнали Виктора в медитативно-пофигистическое настроение, девизом которого мог бы стать, скажем, гвоздь в рамке с подписью «Забей на все», продаваемый в одном из бывших киосков «Союзпечати» около бывшего магазинчика Виктора.

«Бывший киоск, бывший магазин… И сам я бывший… Бывший десантник-бандит-коммерсант… А сейчас хрен пойми кто… Кролик подопытный, конвоируемый в лабораторию… Таблетками вот узкоглазый накормил… Мол, эксперименты проводим на наименее ценных членах экипажа… Да и хрен с ним…»

Сиденье было мягким и обволакивающим, климат-контроль бережно фильтровал воздух, насыщая его ароматом хвои.

Виктор и не заметил, как снова задремал…

Над ухом прозвучал выстрел.

Виктор вскочил как ужаленый. Над ним стоял японец.

Намозолившая глаза газета в поле зрения отсутствовала. Вместо газеты перед носом Виктора маячила размытая со сна фигура, которая образуется после щелчка среднего пальца об жесткую маленькую ладонь.

– Приехали, – сказал японец, убирая фигуру в карман.

Дверь открылась сама собой. За ней, старательно изображая букву «Г», стоял водитель машины.

Японец повернулся спиной к Виктору и вылез из «Линкольна».

Виктор почувствовал, что своего попутчика он ненавидит добросовестно, глубоко и от всей души. Но в салоне явно больше делать было нечего. Тем более, согласитесь, не очень-то удобно сидеть и дуться внутри салона, когда за дверью, согнувшись в три погибели, стоит маленький водитель, похожий на подростка, делая вам ручкой, – мол, выметайтесь, дорогой и глубокоуважаемый гость, приехали, не фиг тут рассиживаться.

Виктор выдохнул, прихватил свою сумку и вылез наружу.

Снаружи был аэропорт.

Он обрушился на Виктора, как, возможно, обрушивался Колизей на голову древнего провинциала, не вылезавшего из своей оливковой рощи – и вдруг, по воле случая попавшего в Вечный город как раз на празднество в честь Кибелы, Цереры или еще какой-нибудь Флоры.

Виктор как раз собирался, открыв рот, начать по кадрам обозревать возникшее перед ним чудо, как японец довольно сильно дернув его за рукав, бросил отрывисто:

– Быстрее. Опаздываем, – и напористо потащил его в недра аэропорта.

Оглушенный какофонией разнообразных и непривычных звуков, состоящей из разноязыкой речи, отдаленного гула взлетающих где-то невидимых самолетов, объявлений по радио на русском и нерусском и много чего еще, Виктор волокся за японцем, как громоздкая, неповоротливая баржа за маленьким напористым буксиром. Мелькание разноцветных пятен перед его глазами слилось в единую ленту, из которой непривычное к глобальным картинам сознание выдергивало то симпатичную мордашку пограничницы, то громадное электронное табло, то заляпанный цветными наклейками чемодан какого-то иностранца, то снова мордашку (на этот раз колоритной афротуристки) с роскошным бюстом под ней…