…а кто скажет: «безумный», подлежит геенне огненной. (Матф. 5, 22)
Может ли вообще человеческий суд назначить наказание в геенне, то есть в адском пламени? Конечно же, нет. Один только Бог может!
Но что же такое «безумный»? В греческом тексте употреблено слово морэ́ – звательный падеж от моро́с – «глупец». В русском Синодальном переводе это звучит сильнее – «безумный». Каково было первоначальное еврейское или арамейское слово, трудно сказать, есть разные предположения. Однако тот, кто человека – единственное на земле создание, обладающее развитым умом, – осмелится своим поношением низвести до уровня неразумного животного, – сам себя осуждает в геенну.
О чем это говорит? А вот о чем: каков бы ни был человек, надо стараться, разумно воздействуя на него, найти с ним общий язык. Если же ты «выносишь ему приговор», называя безумным, то окончательно порываются все связи между вами, разрушается сама возможность общения и человеческого единения.
Преображающий парадокс: кому ты – ближний?
Далее в Нагорной проповеди Иисус обсуждает многие стороны жизни. Можно сказать, его проповедь – это энциклопедия духовного бытия каждой души и всего человечества в целом.
И вникая в каждое его высказывание, в каждую притчу, мы вновь и вновь убеждаемся в том, что подход Иисуса к нравственной жизни основан на парадоксе. Однако этот парадокс существует только для человека эгоистичного, который смотрит на все со своей кочки, со своего пенька, которому за всю жизнь в голову не придет взглянуть на что-либо с точки зрения своего ближнего. А уж о возможности «пространства зрения», объемлющего все точки зрения сразу, такой эгоист и не подозревает.
Приведем некоторые примеры парадоксального подхода Иисуса к тем жизненным ситуациям, которые в его время регулировались заповедями Закона Моисеева.
Прежде всего, вспомним притчу о милосердном самарянине. В двух словах напомним ее сюжет. К Иисусу подошел некий книжник и, как бы желая точнее понять слова Учителя о том, что одна из главных заповедей – любовь к ближнему, спросил:
…а кто мой ближний? (Лук. 10, 29)
Он хотел, скорее, уяснить для себя истину, нежели оспорить Учение Иисуса: ведь в последнем случае он поставил бы под сомнение заповедь Торы, ревностным приверженцем которой и сам являлся! Книжник вопрошал Иисуса: вот, мол, ты говоришь о заповеди любви к ближнему; а кто же для меня является ближним? Очерти границы этой близости!
Иисус ответил ему притчей о человеке иного этноса и другой веры – самарянине, который проезжал на осле мимо избитого, израненного разбойниками человека. Чуть ранее мимо этого же человека безразлично прошли, не оказав ему помощи, священник и левит, спешившие в Иерусалим на богослужение. В отличие от них, самарянин сжалился над несчастным: он остановился, осмотрел страдальца и перевязал ему раны, смягчая их дорогим елеем и обеззараживая вином. Потом он повез больного на осле в гостиницу, дал денег хозяину и сказал, что скоро вернется, заплатит за содержание больного – и, очевидно, возьмет его к себе до окончательного выздоровления (Лук. 10, 25–36).
Закончив рассказ, спросил Иисус: «А вот как ты думаешь, кто был ближним этому человеку, попавшемуся разбойникам?» Ответ напрашивался сам собой: «Оказавший ему милость» (Лук. 10, 36–37).
Возможно, книжник намеренно избежал упоминания враждебного иноверца: он сказал не «самарянин», но – «оказавший милость». Однако перед истинной человечностью конфессиональные и этнические разделения стушевываются, отступают…
Какой же вывод сделал Иисус из своей притчи и из ответа книжника?