И это было перебором.

— Так, я ухожу.

У меня была попытка встать и уйти, но ко лбу приставили дуло пистолета. А твердая рука на плече говорила о том, что придется смотреть, как эта девушка делает минет самому ненавистному мне человеку.

— Нихера ты не уходишь, Молот. Ты посмотришь, как она сосет мой хуй… Давай, Вика. Приступай. Мой член тебя уже заждался.

Виктория все еще не верила, что Зверь зашел так далеко. Заставлял ее упасть до такого уровня — ублажать его орально перед другим мужчиной прямо в клубе. И мне хотелось просто закрыть глаза, чтобы не видеть этого.

— Артем, я не буду этого делать при посторонних, — препиралась Вика.

Но Зверь поднялся и ударил ее по лицу. Зарядил такую крепкую пощечину, что у меня все тело дрогнуло — хотелось встать и дать ему по морде. Сломать ему нос и выбить несколько зубов. Потому что бить женщину, тем более за такое…

Да я свою Алену даже пальцем не тронул, когда узнал, что она мне изменила с другим. Что она меня обманывала. Водила за нос и врала, пока я был не дома. Ведь только по возвращении с войны я узнал, что квартира пуста, а сама невеста переметнулась к своему преподавателю из универа.

Но даже тогда я ее пожалел. Не ударил, не оскорбил. Не сделал ничего такого, что бы причинило ей боль, как мне.

Но Зверь — он… он просто животное. И не лев. Не волк. Не медведь. Он самым обычный шакал. Слабак. Собрал вокруг себя таких же шакалов и нападет на сильных горой. Своей шайкой. Но сами они по отдельности — просто собаки. Вонючие псы, с которых надо бы снять шкуру за такое!

— Давай, Викуся, — приказывал Зверь своей девушке. — Опускайся на колени. Я ведь так люблю, когда ты подчиняешься. Когда твои коленки сгибаются. И ты преклоняешься перед Зверем.

Он внимательно смотрел на ее колени. Хотел увидеть, как они согнутся. Он тащился от таких вещей как истинный извращенец. Просто кайфовал от своего садизма. От возможности помучить зависимых от него людей. Вот только раньше мне казалось, что Вика купается в его лояльности. Что он ее балует и лелеет. Что он ее… любит в конце концов. Но то, что я увидел — это было чем угодно, но точно не любовью мужчины к женщине.

— Ты сделал мне больно, — плакала Вика, держась за горящую щеку. — Зачем ты так со мной? За что? Это потому, что здесь Молот? Ты перед ним на публику играешь, что ли?

Это задело Зверя. Прямо за живое. Он ударил Вику по другой щеке и силой опустил на колени. Расстегнул нервно ремень и привлек ее к минету. Вынудил это сделать у меня на глазах. И для него было важно, чтобы я смотрел на происходящее ясным взглядом. Чтобы я не отвернулся, не закрыл глаза. Не смотрел куда-то в пол или ему в лицо — только на то, как Вика сосет его чертов хер, стоя на коленях.

Я как будто видел Алену. Казалось, что это она там склонилась и делает свои грязные дела, пока я молча наблюдаю. Меня здесь быть не должно, и все же я вижу все ее подвиги. Все ее старания. Все ее потуги быть верной невестой, пока я подыхал на чертовой войне.

Сука.

— Хватит! — вскочил я с дивана. — С меня, блядь, довольно!

Басур меня попробовал остановить, но я толкнул его так, что он свалился на стол и перевернул почти все бутылки и стаканы. Был готов порвать их на кусочки — всех этих больных на голову уродов. И эту Вику — раз она выбрала себе такого ненормального ублюдка, твою мать! Надо быть реально больной, чтобы на такое пойти добровольно.

— Эй! — кричали мне вдогонку и пугали передернутым затвором на оружии.

Но мне было плевать. Зверь добился своего — он сделал так, что у меня пропало любое желание смотреть на его девку. У меня теперь к ней было стойкое отвращение. Хотелось стереть из памяти все, что я о ней думал, представлял. Фантазировал. Потому что любое упоминание про Вику автоматом озаряло в голове эту картину — как он сосет, а я смотрю.