– Подумаешь, молодой! – возразил парень, ловко разливая по стаканам бурую пузырчатую жидкость. – Ты тоже не старый…
Он водрузил бутылку на стол с такой бережной осторожностью, как будто «бомба» и в самом деле могла взорваться.
– Хех! – весело закивал старик. – Верно говоришь, Димыч. Я вот свое уже отходил. У Серого еще все спереди, слышь. А ты вроде как посередке, на тебе и ездиют. Жисть… Ну, давайте…
Они выпили, синхронно двигая кадыками. Все трое вели себя так, как будто меня не было в комнате, и это пугало настолько, что я просто не могла сдвинуться с места.
– А телка-то ничего, – морщась от выпитого, проговорил парень. – Пухленькая. Есть за что подержаться.
Лысый весело подмигнул.
– Вот и подержишь, пока я драить буду.
Старик захихикал и, взяв со стола нож, принялся резать крупными ломтями кирпичик хлеба.
– Ну, Димыч, ну Димыч… – он покрутил головой. – Ты уж скажешь, так скажешь… Зачем держать-то, слышь? Будто она сама не согласная. Чай, сама пришла, никто силком не тащил. Ты ведь согласная, а, дочка?
За стеной кто-то включил магнитофон или проигрыватель. «Мой адрес не дом и не улица…» Актуально, что и говорить.
– Я пойду, ладно? – выдавила я, бочком-бочком продвигаясь к двери.
– Ку-уда?! – парень, не поднимаясь с места, вытянул руку, и одним движением отбросил меня назад. – Куда? Иди к окошку, телушка.
Выронив тубус, я отлетела к дивану.
– И то, – одобрил лысый Димыч. – У окошка светлей будет. Нехай глядит, где там правильный адрес… Твой адрес не дом и не улица, твой адрес вот этот диван…
– Хех, хех… – снова закудахтал старик.
– Вы что… – сдавленно пролепетала я. – Вы зачем… пустите… я пойду… мне надо…
– Ну что, – с деловым видом произнес лысый, – как будем? В порядке старшинства? Дед, ты как?
– Хех, хех… – старик хихикнул и задумчиво, словно вслушиваясь в себя, постучал по столу рукояткой ножа. – Не, хлопцы, я прежде на вас, молодых, посмотрю. А там, гляди, и у меня всхочет. Хех, хех… Давай первым ты, Серый. Молодым везде у нас дорога. Хех, хех…
Все трое, как по команде, обернулись и уставились на меня оценивающими взглядами, отвратительными, как липучка от мух. В сравнении с этими тремя мерзкими хряками даже чавкающая грязь на тропинке была вершиной небесной чистоты. Пластинка за стеной кончилась, и в наступившей тишине послышался дробный перестук чьих-то каблучков по паркету верхнего этажа.
– Это Валькин, что ли? – спросил лысый, переводя взгляд с меня на старика и кивая в сторону потолка.
– Дык, а чей же еще? – ответил старик, снова берясь за хлеб. – Валькин, само собой. Уже два месяца как бегаить, по балде стучить.
– Это у ней второй?
– Третий, – старик скорбно покачал головой. – Родют, как кошки. А зачем родют? Родют, родют – нищих плодют.
Словно в подтверждение его слов, снизу из подвала послышался кошачий вопль, и дед назидательно воздел перст.
– О, слышь? Я ж говорю, как кошки… Ну, чего сидите? Давай, Серый.
Серый снова ощупал меня липким взглядом.
– Не, сначала еще по стаканчику.
– Вот это по-нашему! – согласился лысый. – Первым делом, первым делом бормотуха, ну а девушки…
– …а девушки потом! – весело подхватил дед. – Хех, хех… ох, Димыч, Димыч, ты уж скажешь, так скажешь. Банкуй, молодежь!
За стеной снова завели ту же пластинку про адрес. Парень, ухмыляясь, взялся за бутылку.
– А вы как думали? – сказал он, тщательно отмеривая порции. – Думали, я на нее залезу, а вы тут под шумок винище добьете? Ну уж нет… я ведь тоже не пальцем деланный.
Я смотрела на них во все глаза, и мой чудовищный страх постепенно уступал место столь же чудовищной обиде. Эти три неандертальца не испытывали никаких сомнений относительно того, что намеревались сотворить со мной. Они видели во мне законную добычу, кусок теплого сладкого мяса, ходячую вагину, в которую всякий уважающий себя пещерный житель имеет право тыкать своим грязным дрючком. Но еще обиднее было то, что я сама ощущала полнейшую беспомощность. Никто во всем мире не мог меня защитить. Подонки точно знали, что никто их не накажет: ведь я действительно пришла сюда по своей воле. И тетки на скамейке перед подъездом охотно подтвердят этот факт.