Здесь же, в гараже, находился и душ с электроподогревом, процесс кремации дело небыстрое, Герберт помылся, оделся в чистое. Огонь еще дожирал не совсем перегоревшие кости, а он уже, закрыв гараж, садился в машину. Это хорошо, когда процесс утилизации отлажен, плохо, что ему приходится этим заниматься. Сильные мира сего живут и существуют в мире, где страсти кипят если не с утроенной, то как минимум с удвоенной силой – любовь, измены, ревность, жадность, зависть, сведение счетов, увечья, убийства, просто аварии с летальным исходом, иногда и суициды. В одних случаях удается решать проблему, в других дело доходит до выяснений с законом, уголовные дела нужно разрушать, а это работа с уликами, со свидетелями. Игры с законом – штука опасная, но делать нечего. Существует, например, схема увода денег, когда у клиента как бы возникает задолженность перед зарубежной фирмой-прокладкой, по фиктивным документам суд выносит решение в пользу истца, но выигрывает ответчик, потому что в конечном итоге деньги поступают на его заграничный счет. И таких схем у Хомутова множество, работают его юристы, но если вдруг возникает ситуация, близкая к форс-мажору, без Герберта они как без рук. Он умеет все, даже убивать, но на мокрых делах не специализируется, для этого есть особи с более низким порогом социальной ответственности, иногда ему приходится убираться и за ними. За это ему платят, и очень-очень хорошо.

Во дворе спокойно, в подъезде тихо, интуиция молчит. А вот Лариса не открывает, Герберт позвонил в дверь раз, другой – никакой реакции. Он уже собирался уходить, когда наконец послышался щелчок, но от сердца не отлегло. Вдруг это враг, который выстрелит в упор или чем-нибудь ударит?

Выстрелить мог и Герберт, пистолет у него травматический, но с усиленными, запрещенными к продаже пулями, убить человека не вопрос, особенно в упор и если знать, куда метить. Но стрелять не пришлось, за порогом стояла Лариса, заспанная, запах перегара – спичку не подноси. Волосы вымыты, высушены, расчесаны, платье домашнее, но смотрится, хоть сейчас на выход.

– А я тут зачахла с тоски, – еле ворочая языком, проговорила она.

– В одиночестве? – спросил он, глядя ей за спину.

– Ты что-то хочешь? – как-то не очень возмутилась она.

Похоже, вопросом об одиночестве Герберт попал в точку, а ведь к Ларисе мог подъехать отец или любовник, кто там заказывал музыку?

– Чахни дальше!

Лариса стояла, хоть бы подалась в сторону, Герберт решительно надвинулся на нее, только тогда она сдвинулась вправо.

– А ты чего такой резкий? – спросила она.

Ожерелья на шее нет, в гостиной на полу валялась костяшка от него. Видно, психанула и сорвала с себя бижутерию. Или кто-то сорвал – вдруг в порыве страсти?

– Я больше не буду, – хмыкнув, сказал он, открывая свой чемоданчик.

– А ты ничего так в костюмчике!

Лариса склонила голову на одну сторону, посмотрела на него, затем на другую, снова глянула. В раздумье. С какого ракурса он смотрится лучше.

Герберт потушил свет в коридоре, где находился труп, достал из чемодана ультрафиолетовый фонарик. На двери пятнышки высветились, на стене, на месте прилегания плинтуса к плитке. Немного, но есть, в общем придется поработать.

С плинтусом пришлось повозиться, но оно того стоило, Герберт отмыл, уложил его на чистый пол. Все это время Лариса стояла в арочном проходе, плечом прижимаясь к колонне, два раза всего отошла, и то только для того, чтобы плеснуть виски в бокал с жалкими остатками льда в нем.

И дверь отмылась, и стены, Герберт еще раз посветил фонариком, на этот раз все чисто.