Столыпин неоднократно говорил поддерживавшему его политический курс депутату Государственной думы Василию Шульгину: «Вы увидите, меня как-нибудь убьют, и убьет чин охраны». Учитывая последующие события, это звучит как мистическое предвидение.

Интересно свидетельство министра иностранных дел в 1906–1910 гг. Александра Извольского, имевшего возможность близко общаться с главой правительства: «Любопытно отметить, что, встречая опасность с удивительным мужеством и даже временами бравируя ею, он всегда имел предчувствие, что умрет насильственной смертью. Он мне говорил об этом несколько раз с поразительным спокойствием».

Однако, возможно, дело не столько в предвидении, сколько в трезвом понимании ситуации. Министр осознавал, что почти не контролирует сложнейший аппарат политической полиции с его управляемой агентурой в террористических организациях. Практикой же как того времени, так и всей позднейшей истории, было использование спецслужбами (или отдельными группировками влияния в них) террористических организаций для устранения соперников во власти.

Столыпину была ясна подобная практика из совсем недавнего прошлого. Трудно сказать, что он думал по поводу убийств БО ПСР своего предшественника на посту министра Вячеслава фон Плеве и московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича. Однако премьер не мог не думать, как осуществление этих террористических актов стало возможно при наличии «Раскина» и не стали ли они результатом использования «втемную» БО кем-то весьма влиятельным для достижения собственных целей.

О мистике заставляет задуматься и завещание Столыпина, в первых строках которого было написано: «Я хочу быть погребенным там, где меня убьют». Глава правительства предчувствовал не только свою насильственную смерть, но и то, что она произойдет не в столице.

Думается, можно смело предположить, что подобное настроение обреченности сыграло весомую роль в дальнейших трагических событиях.

Однако если охрана премьера находилась в его собственных руках, то для обеспечения безопасного пребывания царской семьи в Киеве были задействованы огромные силы полицейского аппарата.

Нельзя не обратить внимания на одно обстоятельство в организации системы охраны. Как правило, за организацию охранных мероприятий при приезде царя отвечали местные губернаторы.

Хотя бывали прецеденты, когда систему охраны перепоручали представителю МВД, но это касалось только небольших губерний, где не было достаточных собственных полицейских сил, что никак не могло относиться к Киевскому, Подольскому и Волынскому генерал-губернатору, обладавшему огромными полномочиями и возможностями.

Поэтому никто не сомневался, что полномочия по организации охраны будут предоставлены генерал-губернатору Федору Трепову. Однако царь принял беспрецедентное решение – в вопросах организации охраны подчинить генерал-губернатора товарищу министра внутренних дел и командиру Отдельного корпуса жандармов (ОКЖ) генерал-лейтенанту Павлу Курлову. Решение было принято царем без ведома министра внутренних дел, который был просто поставлен перед фактом, что не мог не воспринять как личное оскорбление. Но если Столыпин не захотел устраивать демарш по этому поводу, то Трепов не был настолько сдержанным – он демонстративно подал в отставку, и премьеру пришлось, во избежание громкого скандала перед началом киевских торжеств, его успокаивать. В письме генерал-губернатору он неубедительно пытался оправдать высочайшее решение, ошибочность которого для него самого была очевидна. По его словам, назначение Курлова ответственным за охрану в Киеве «вызвано исключительно объединением мер по охране драгоценной жизни Государя Императора, ввиду командирования с этой целью как чинов различных ведомств, так и чинов полиции из других городов».