Он был высок, силен и настойчив, прирожденный офицер, выросший в богатой семье потомственных военачальников, не то что Йенс, выходец из рабочих пригородов Копенгагена. Она подошла к нему. Он встретил ее улыбкой.
– Полиция что-нибудь выяснила?
– Насколько мне известно, еще нет, – ответил Согард. – Мюг был вашим другом?
– Он служил с Йенсом. Они дружили. – Она пожала плечами. – Я всего лишь жена солдата. У меня нет права на такие отношения.
– Иногда это к лучшему.
– Потому что мы, женщины, не способны на них?
– Нет. Потому что вы не там, где… всякое бывает. Такое не объяснишь.
– Йенс даже не помнит, что случилось. И от этого ему еще тяжелее.
Согард кивнул, усмехнулся. Как мужчина, не как военный. А может, просто хотел, чтобы она так думала.
– Случается, они приезжают оттуда больными. Даже помешанными. Иногда такое увидишь, что… – Он стянул черный форменный берет, провел пальцами по идеальной стрижке. – Порой лучше убедить себя, что ты этого не видел.
Луиза подозревала, что сам майор Согард редко сталкивался с подобными проблемами. Он производил впечатление человека, у которого все под контролем.
– Все потрясены, – добавил он. – Надеюсь, полиция быстро найдет преступников. Нам это сейчас совсем ни к чему. Да, и жаль, что вашему мужу опять отказали.
Она уставилась на холодный асфальт.
– Да. Ну что ж…
– Ваш отец говорил, что вы собираетесь ремонтировать подвал. Значит, вы пока не собираетесь от нас уезжать?
– Какое-то время еще поживем. Я оставила список прививок в лазарете. Вы не могли бы…
– Конечно, конечно. – У нее складывалось впечатление, что он постоянно опережает ее на шаг или два. – Если вам потребуется помощь с ремонтом… Я был бы… – Он замялся, подбирая слова. – Это хобби. Да, хобби.
Наконец-то и Кристиан Согард смутился. Ей это понравилось.
– Какое хобби?
– Красить. Строить.
Луиза Рабен приподняла бровь, склонила голову набок.
– Конечно, я уже давно этим не занимался, – быстро добавил Согард. – Но если вы скажете, что нужно… У меня есть… – Он мял берет в смятении.
– Кисти? – подсказала она.
– Точно. Кисти.
Все это было так глупо, что она рассмеялась. Первый раз за долгое время.
– Хорошо, я буду иметь в виду, – сказала она, доставая из кармана ключи от машины.
– Вы куда-то едете?
– К Йенсу. Если меня к нему пустят.
Но директор Тофт была неумолима.
– Не могу, – чопорно сказала она, сидя в своем продезинфицированном кабинете в лечебном корпусе Херстедвестера. – Вчера вечером он был практически невменяем: приступ ярости, бред…
Вернувшись из Афганистана, он жаловался на ночные кошмары, на чудовищ, которые казались ему реальными и которых на самом деле не было. Теперь, говорила Тофт, эти видения трансформировались в убеждение, будто в тюрьме его держат безосновательно.
– Все очень просто, – объясняла она Луизе. – Если он будет выполнять то, о чем мы его просим, будет принимать лекарства, научится контролировать свои эмоции и фантазии, тогда…
– Но ведь ему уже давно лучше. Вы же сами говорили. Вы сказали, что он готов выйти на свободу…
– Окончательное решение принимает служба пробации при Управлении тюрем, не мы.
– Но почему они против? Ведь он полностью выздоровел.
Раньше она бы не удержалась в ходе подобного разговора, расплакалась бы. Но теперь между ним и ею возникла дистанция, которая росла на протяжении двух лет – медленно, незаметно, тайком, словно опухоль. Луиза научилась смотреть на Йенса так же, как на своих пациентов в лазарете Рювангена: бесстрастно. И ненавидела себя за это.
– Я не знаю, – сказала Тофт. – Будем надеяться, что этот рецидив обратим. Но он должен приложить усилия. Мне казалось, ему стало лучше…