Анна Вольфовна ждала комиссию, стоя в воротах, и, судя по нахмуренному лбу, настроена была не слишком дружелюбно.

При виде подруг она и вовсе разразилась громкими криками:

– Наконец‐то! Заявились! А чего только вдвоём? Где ваш главный? Где ваш Николай Трофимович?

Странно, вроде как происшествие с пугалом случилось совсем недалеко отсюда, но Анна Вольфовна ничего ещё о нём не знала. В ответах на свои вопросы Анна Вольфовна тоже не нуждалась. Ей вполне хватало её собственного мнения, которое она полагала единственно правильным и точным.

– Впрочем, оно и к лучшему, что его нету, – продолжала она без всякой передышки. – Никогда мне он не нравился. Ещё мой отец с ним ссорился. Поганый мужик.

– Вы так давно знакомы? И в чём же причина ссоры?

– Из-за дневника поссорились.

– Дневника наблюдений за природой?

– Обычного школьного дневника. Его сын, Лёшка, учился со мной в одном классе. Вся их семейка с придурью, а уж Лёшка вообще дурак был. Как его в нормальную школу приняли, я не знаю. По факту ему спецшкола светила. Но родители как‐то исхитрились и на лапу директору нашему сунули, вот Лёшку в наш класс и приняли.

– Не может быть!

– Что же вы считаете, что я вру? – свирепо насупилась пенсионерка.

– Ни в коем случае!

– То‐то же! Так вот, Лёшка, дурак, мой дневник схватил и в туалет для мальчиков с ним убежал. А мне туда за ним и не войти. Кружу возле двери, а внутрь зайти стесняюсь. Я снаружи стою, плачу, а он изнутри хохочет. Потом выходит и говорит, что дневник мой в унитазе утопил.

– Да что вы!

– Может, и впрямь утопил, я не проверяла. Только отец мой спускать дело на тормозах не захотел, пошёл к родителям Лёшки и устроил им выговор. Сказал, чтобы Лёшка передо мной извинился и чтобы они стоимость дневника нам бы возместили.

– И как? Извинился?

– Не тут‐то было. Лёшка заявил, что ничего не было, что я всё выдумываю и на него наговариваю. Ещё меня же лгуньей выставил. С тех пор мы с ними не разговариваем. Ну, то есть сейчас‐то уже не осталось никого, кроме меня и Николая Трофимовича. Мой отец умер. Лёшка где‐то далеко живёт. Только Николай Трофимович иногда и мелькает. А здороваться мы с ним так и не здороваемся. Я даже в конкурсе не хотела участвовать, потому что пришлось бы с ним контактировать.

– Сейчас Николай Трофимович занят. Он не придёт.

– Вот и хорошо.

– Не возражаете, если мы без него всё осмотрим.

Анна Вольфовна окинула подруг цепким взглядом. Выглядела она не ахти. Волос сохранилось мало, а морщин, наоборот, было много. И самое худшее, что взгляд у неё был взглядом больного человека. Она была не сильно их и старше, но жизнь в постоянном ожидании конца света кого угодно состарит раньше времени.

– Не возражаю, – сказала она наконец. – Заходите.

Подруги прошли на участок. И женщина принялась показывать им свои достижения. Садик у Анны Вольфовны оказался неожиданно очень милым, и было заметно, что за ним любовно ухаживают. Конечно, тут не было такой пышности, как в саду у Оли. И такой выверенной математической точности, как в саду у Роберта Владленовича. Но в целом клумбы выглядели очень славно. И побороться за второе-третье место Анна Вольфовна вполне могла.

Особенно подругам понравилась та клумба, которая украшала собой вход в погребок. Было заметно, что за ней ухаживают тщательней всего.

– Ну как вам?

– Замечательно! Вы точно войдёте в число призёров!

Анна Вольфовна расцвела. И попыталась угостить подруг киселём.

– Ещё папины запасы. Отличный концентрат в СССР делали. Его хоть сухим ешь, хоть кисель из него вари, всё вкусно. Мой любимый сегодня, клюквенный.