Мужик посмотрел на меня, наклонил голову, приподнял ручищей мой подбородок и изучил мое лицо. Я следила за его реакцией — что будет? Заберет или выкинет?

— Страшная, как вся моя жизнь, — заключил он, — тощая как тарань, грязная как свинья. Смотреть и то противно. Но вроде похожа.

— Раз похожа, то чего уставился? — рыкнул второй стражник. — Запиши: Орсен и Лику.

— А! — воскликнул мужик, но стражники уже развернулись и поехали обратно. — Как я запишу, я неграмотный. Девка, запомнила, кто тебя привез? Сейчас брата Луи сыщем, он запишет…

Брат Луи вселил в меня надежду. Монастырь — это хорошо, это просто замечательно. С оговорками, и все же — лучше в монастыре, чем за его пределами, с учетом эпохи. В монастыре точно кормят.

— Голодная? — спросил мужик, подталкивая меня к двери. — Сейчас накормим. Вымыть бы тебя еще, воняешь, но это как брат Луи скажет. Пошли, пошли. Как звать тебя? Ты что, немая?

Он остановился на пороге, а мне показалось, что моя «немота» его озадачила. Продолжать подыгрывать его догадке или открыть рот?

— Ладно, иди, пусть святой брат разбирается, — решил мужик. — Если ты не немая, то я Арман. Вон туда.

Из темного узенького коридорчика Арман вытолкнул меня в маленькую душную комнатку размером чуть больше ванной в обычной квартире. Возле одной стены была деревянная лавка, покрытая тканью, возле другой — крохотный столик, и за ним сидел старенький подслеповатый монах. При виде меня он поднял голову, кивнул и выжидающе посмотрел на Армана.

— Э-э… на улице поймали, а кто поймал — запамятовал, — признался тот. — Девка, кто тебя привез?

— А я не помню, — мстительно сказала я, забыв, что не решила, что делать с моей немотой.

— Гляди, святой брат, она не немая, — удивился Арман. — Тебя как звать?

— Эдме, — пожала плечами я. Это все, что мне о себе известно, дальше хоть подвешивайте на дыбу.

— Эдме… а дальше? — ласково спросил монах. — Покровительница, надо же, Эдме… — Он развел руки, и пламя свечи подмигнуло. — Сколько лет тебе, Эдме?

Отличный вопрос. Прости, брат, понятия не имею.

— Она дурная, что ли? — нахмурился монах. — Эдме, а ну-ка, что у меня в руке?

Шарик. Монах показывал мне прозрачный синеватый каменный шарик, который сам по себе менял цвет, переливался, вспыхивал, и у меня против воли расширились глаза — я даже в прежней жизни… — прежней? Надо привыкать! — восхитилась бы подобным чудом, но монах моего восторга не оценил.

— Забирай ее, — он спрятал шарик под одежду и устало махнул рукой. — Как есть дурная. Но не на улицу же ее, она, вестимо, и дома своего не найдет. Оставь пока среди прочих, потом я ее сестре Клотильде отдам. Пусть в скорбном доме прибирается, там ей ума хватит. Только покорми ее и посмотри, во что переодеть, а то страсть такую в святую обитель вести негоже.

А для меня неплохо все складывается, подумала я, приседая перед монахом в робком книксене. Прибираться в скорбном доме, что бы это ни значило, лучше, чем делать то же самое в кабаке. Монах занялся писаниной в книге, которая перед ним лежала, а Арман развернул меня к выходу.

— Эдме, — повторил он, — ну надо же.

Что ты ко мне привязался?

В этой обители полно преимуществ: тихо, не воняет, даже наоборот — пахнет приятно и аппетитно. Во главе — или хотя бы условно во главе — вменяемый спокойный старичок, который не собирается поправлять свое положение за мой счет. Мы снова шли по узкому каменному коридорчику, и здоровяку Арману с его габаритами было тесно.

— А! Накормить тебя святой брат велел, — бормотал Арман. Он и сам не блистал умом, бедолага. — Ты голодная. Да? — Я кивнула. — Ну ладно… давай-ка сначала сюда, девка. Э-э… Эдме. Ну надо же.