Я могла бы многое ответить на это. Сказать, что она неуравновешенная психопатка, которую он обязательно со временем забудет. Что то, что сейчас причиняет такую боль, со временем станет только воспоминанием. Что она не стоила его и минуты и никогда не будет стоить. Что все, что я видела в нем все эти годы, ей не рассмотреть и за всю ее жизнь.
Но я нашла в своей голове только это:
– Маргарет Митчелл – злобная бездушная сука. Но мы это преодолеем.
Следующие дни были менее ужасными, чем предыдущие, но все еще оставались тяжелыми. Джей Си бросало в гнев (это было моей любимой стадией, когда он признавал, что она действительно жестока, хотя и не переходил на что-то личное, не мог себе этого позволить), иногда он уходил в депрессию, что виделось мне пусть грустным, но необходимым этапом, свидетельствующим о скором проживании ситуации, но вот его возвраты в торги с самим собой доводили меня до белого каления, и в какой-то момент я даже бывала жестока в своих реакциях.
Хуже всего было то, что Маргарет Митчелл не давала возможности от себя скрыться. Даже перестав общаться с Джей Си, она преследовала его на всех возможных экранах. Я предлагала ему уехать в путешествие, но он вернулся через четыре дня, потому что даже на удаленном азиатском курорте интернет все равно оставался, а там, где был недоступен, становился необходим. И ему нужна была я. Больше, чем просто в телефонной трубке. Внезапная конфета с привкусом горечи, которую я не заслужила, но от которой не отказывалась.
Она сломала Джей Си, сломала человека, которого я любила больше всех на свете, и было неясно, станет ли он когда-нибудь прежним. Неделями за мной носилась его бледная безликая тень, а все эмоции словно высосал какой-то этнический дух. Иногда он оживал и публиковал что-то по-детски трогательное и романтичное в своих затухающих социальных сетях, но это только подтверждало, что до излечения еще далеко.
И когда счет бесконечного, казалось, страдания пошел на месяцы, я вошла в судейский комитет той литературной премии.
Дневник Николаса Ямина
5 декабря 2023 года
Я поеду к ней, чтобы между нами больше не оставалось недомолвок. Чтобы она не пряталась за фасадом своего неистребимого обаяния и не заговаривала мне зубы. Она посмела бросить мне такой вызов, который просто невозможно замолчать. Невозможно притвориться, что ничего не было.
Рукопись ее нового романа лежит рядом с бокалом виски, который я наполнял уже дважды. Стопка листов, скрепленных огромным зажимом. "Маргарет Митчелл", "До первой искры", "Роман". Еще на этапе печати этого названия на первом листе у нее должна была дрогнуть рука, она должна была остановиться, одуматься. Вспомнить все то, что нас связывало, все то хорошее, что мы дали ей, что отец дал ей, и перестать набирать этот текст буква за буквой.
В каком кошмарном бреду она решила, что это хорошая идея?
Задумала ли она это в ту же минуту, когда я рассказал ей все? Идиот, как я мог это допустить! Но держать это в себе было уже невыносимо, а она была такая милая, такая понимающая, такая… Проклятье, даже сейчас, оглядываясь назад, я вспоминаю ту симпатию, которую она вызывала во мне тогда. Казалось, что человек, который был так открыт сам по отношению к тебе, заслуживает откровения в ответ. И я открылся. Распахнул перед ней всю свою истерзанную душу и прямо показал, какая точка в ней самая болевая. Не просто шрам, а рак. И она не нашла ничего лучше, как добить меня.
Сразу ли она решила искромсать меня на кусочки или что-то в ней вызвало это желание? Может, в какой-то момент ей показалось, что я к ней несправедлив, что я недооцениваю ее, и решила поднять ставки.