Пожалуй, ее нужно даже не в Красную книгу, а в какую-нибудь о динозаврах.

– А сейчас…

Тело отвечает на вопрос вместо меня. Достаточно придвинуться чуть ближе, и член доходчиво объяснит, что мне надо и насколько срочно. Дико хочется так и сделать, хоть на секунду вжаться ноющим стволом в плоский живот. Но притормаживаю себя.

– …сейчас я пытаюсь понять, чем заслужил такое раздражение.

Это самый скромный вариант ответа, который пришел в голову.

– Считайте, что это аванс. – Акула задирает нос и, будто потеряла ко мне всякий интерес, делает разворот на сто восемьдесят градусов.

Мы с «флагштоком» стоя наблюдаем, как она выходит из раздевалки, и передергиваем. Я – шеей. Он – твердокаменной головой.

***

Уж не знаю, что влияет на журналистку, но в машине Самсонова тише воды, ниже травы. Словно боится аварии, внимательно следит за Федором, моим водителем, и улыбается чему-то своему, женскому.

– Есть повод для радости? – прекращаю нашу затянувшуюся молчанку.

– Да так… кое-какие выводы.

– Поделитесь?

– Интересно за вами наблюдать. – Кира щурится. Примерно так же, как на паркинге перед «наездом». – Дорогой офис в центре города, успешная компания, автомобиль с личным водителем… и детская секция по боксу.

– Не сочетается? – Я чешу левую бровь.

– Мягко говоря! Тянете на статус уникального.

Официально интервью еще не началось, но хватка уже ощущается.

– Я в юности увлекался боксом. Потом пришлось заниматься племянником, так что забросил. А теперь… форму нужно как-то поддерживать.

– Элитный клуб для маменькиных сынков?

Провоцирует акула красиво. С задором! Умная она, чтобы не заметить, какой у меня контингент. Благодарную шпану из подворотни невозможно спутать с мелкокалиберными мажорами, их я бы и на маты не пустил.

Все Самсонова прекрасно понимает и при этом хочет найти подвох.

– В некотором роде, – отвечаю максимально уклончиво.

Никто не обещал, что будет просто.

– А мое журналистское расследование… оно из той же серии? Не дают покоя лавры Робина Гуда?

– С этим еще проще. Предпочитаю, чтобы всякая шваль сидела за решеткой.

Я ни на миг не кривлю душой. Готов подписаться. Однако журналистка реагирует странно. Маска подозрительности на миг спадает, в глазах читается боль. Будто не Китайца обозвали швалью, а ее саму.

– Но это не помешало вам работать с одним из самых известных воров в законе. – Кира быстро берет себя в руки. Мышка снова акула.

– Порой приходится работать не с тем, с кем хотелось бы.

– Перефразирую. – Она бесстрашно наклоняется в мою сторону. – Иногда не до принципов. Верно?

***

К моменту парковки возле ресторана остро хочется попробовать гребаную ролевую игру с кляпом, наручниками и плеткой. Муза-вдохновительница совсем не бережет свой тощий задик.

После намеков на принципы она вываливает на меня еще парочку вопросов о прошлом, задевает за живое, спрашивая о покойной жене, и прибивает к спинке сиденья короткой криминальной сводкой из жизни племянника.

Не журналистка, а камикадзе! Любой другой на моем месте уже вез бы ее в лес – трахать и прикапывать. Удивительно, как она дожила до двадцати девяти. И еще удивительнее – почему с таким темпераментом Самсонова выглядит недотраханной.

Эту женскую хворь к сорока годам я научился определять безошибочно. По колкому взгляду, по резким жестам и особой бабской ебанце.

Чтобы не спугнуть, вопрос о муже пока держу при себе. Но в кафе, стоит нам сделать заказ, происходит странное. Только акула включает свой диктофон, как возле столика материализуется сонный мужик в мятой рубашке.

– Паша?!