Судя по очертаниям, маленькую, стоячую и с упругими вершинками.

– Переоденешься и вернешься.

Во рту пересыхает. Рефлексы словно у пацана, который ни разу не видел женскую грудь. Уже и не помню, когда так быстро доходил до этой стадии спермотоксикоза.

– Мне и так хорошо.

– Обдувает, – соглашаюсь. – Вентиляция что надо.

– Еще не сковывает! И очень удобно. – Кира кивает официанту с подносом бокалов, но я спиной перегораживаю проход.

– А другим удобно заглядывать в поисках белья.

Руки так и тянутся к жопному декольте. Чтобы сдержаться, приходится засунуть их в карманы брюк.

– Боюсь, искать нечего. – Акула совсем себя не бережет.

– То есть? – Голос все. Связки слиплись. Остается хрипеть.

– Такой фасон. Все вопросы к дизайнеру.

Будто мне мало, эта бесстрашная женщина делает оборот на носочках вокруг своей оси. Доводит мою и без того бурную фантазию до сюжетов, которые не снились даже Тинто Брассу.

– В задницу этого дизайнера.

Вокруг нас целая толпа народа, до двери в коридор метров десять, но мне уже до лампочки. Кровь окончательно переливается из верхней головы в нижнюю, и принимать решения становится легко.

– Что ты сказал? – выгнув левую бровь, уточняет Кира.

– Что балу конец. Карета превратилась в тыкву, и Золушка едет домой. – Обняв эту заразу со спины, буксиром пру на выход.

Еще вчера за это мне бы устроили раскогтевку или по мордасам. Сегодня – хвала шампанскому – успеваю увести Киру в коридор до того, как она приходит в себя.

– Ты с ума сошел?! – с ударом под ребра обрушивается на меня возле лифта.

– Можешь считать, что я блюду нравственный облик редакции.

Как только двери раскрываются, заталкиваю свою разъяренную Акулу в лифт и знаком даю понять остальным ожидающим, что эта кабинка занята.

– Так ты у нас… блюдун? – Ладони Киры хлопают меня по груди. – Или блядитель?! – Каблучок звонко цокает.

– Мне казалось, ты у нас специалист в языках. Такие статьи пишешь, зачитаться можно.

Рядом никого нет, поэтому смело кладу руки на бедра и ощупываю все округлости. Где-то здесь просто обязаны быть трусы, хотя бы дурацкие бабские ленточки. Ну не могла она явиться на юбилей редакции без ничего. Только не мышка. Однако под пальцами сквозь шелк платья – лишь голая кожа.

Когда начинаю месить упругие ягодицы, Кира вырывается.

– Достаточно! Убедился? Свободен!

– Нет, драгоценная моя, я теперь до самого твоего дома несвободен! Буду переживать, чтобы не застудила что-нибудь, и бдить!

– А не порвешься, за всеми бдить? – Глаза Акулы горят так ярко, что о взгляд можно порезаться.

– Не понял. Что за грязные инсинуации? – Последнее слово дается с трудом.

Язык так и просится к кому-то во влажный горячий рот. Толкнуться поглубже, лизнуть и заставить дрожать.

– И часто ты свои «инсинуации» за один вечер к нескольким женщинам подкатываешь?

– Ты о Вике? – Можно мозг сломать с этими бабскими намеками.

– Да какая разница, о ком я?!

– Так это сейчас была ревность?

Я снова вминаю Киру в стенку лифта и на этот раз провожу личный досмотр сверху.

Мну сквозь ткань округлые полушария. Сжимаю подушечками пальцев отзывчивые вершинки и чуть не вою волком от адской пытки за ширинкой.

– Послушай, мне плевать, кого ты обхаживаешь, – тяжело дыша, возмущается Акула. – Ты мне вообще никто. Работа! И ничего больше у нас с тобой не будет.

– Сколько страсти! – Слегка покручиваю соски. Делаю тонкую настройку до первого стона. – Повтори еще раз. Мне понравилось, особенно про работу.

– Тебе не только к окулисту нужно, а еще и к лору!

Кира принимается без перерывов лупить меня по груди. Распаляет так, что готов заблокировать лифт и начать «работать» прямо здесь! Вкалывать до седьмого пота и последнего презерватива.