– Одуреть можно. – Брякнул он. – Вас заставили подписать документ, пока вы были не в состоянии даже маму свою узнать? Это ещё одно косвенное доказательство того, что ваш акушер что-то напортачил. Не хочу вас огорчать, но придётся. С этим документом у вас и у меня связаны руки. Вы официально согласились не выдвигать обвинений. Ни один судья не встанет на нашу сторону.

– Но как же тот факт, что я ничего не соображал в тот момент?

– Это было шесть лет назад, мистер Тёрнер. – С сожалением напомнил адвокат. – Сейчас вы уже не докажете, что тогда были не в состоянии мыслить здраво. Придите вы ко мне сразу же, я бы ещё попытался что-то сделать, но теперь…

– Ясно. Этот ублюдок останется неприкасаемым.

– Поверьте, мне искренне жаль.

– Неужели, ничего нельзя сделать?

Говорят, надежда умирает последней. Каждый день я хватался за тысячи маленьких надежд, и все они умирали. Как сейчас. Я понял это по напряжённому молчанию Алана Хьюитта.

– Спасибо, что уделили мне время. – Сказал я не без уныния и засобирался на выход.

Хьюитт зашелестел конвертом и протянул мне стопку купюр.

– Возьмите.

– Это за консультацию.

– Возьмите. – Настойчиво повторил адвокат, и, приняв деньги обратно, я понял, что там гораздо больше тысячи, что я накинул сверху. Он возвращал большую часть своего гонорара за помощь с Таннером. – Вам сейчас нужен каждый цент.

Комок размером с яйцо застрял в горле, мешая дышать и говорить. Я кивнул, преисполненный благодарности, пожал руку человеку, который меня почти не знал, но желал помочь хоть чем-то, и ушёл.

Почему я не вспомнил об этом раньше? Если бы не забылся в пьяном безумии, то, возможно, сумел бы привлечь доктора Крейга к ответственности, но было слишком поздно. Всё это время я винил одного себя за тот роковой выбор, который я даже не должен был делать. Но, вероятно, вина лежала не только на моих плечах. Доктор Крейг совершил ошибку и скрыл её за моей глупостью. Моя жена умерла из-за него. Мой сын никогда не сможет вести жизнь физически здорового человека из-за него. Вся моя жизнь покатилась в канаву из-за него.

А я даже не мог этого доказать.

***

Где наскрести сто семьдесят тысяч долларов тому, кто уже продал свой дом, сидел на шее двух почти пенсионеров, и воспитывал больного ребёнка, которому постоянно требовалось недешёвое лечение?

Первой мыслью было продать почку. Но это не вариант. За такой ценный «товар» можно получить всего-то двадцать пять тысяч долларов – я узнавал. Слишком мало. Потом меня подмывало ограбить какой-нибудь банк на окраине, где не ахти какая охрана и видеонаблюдение. Но посмотрим правде в глаза: у меня кишка тонка, да и причинять вред людям не входило в мои планы. Каким бы безвыходным ни казалось положение, я ещё сохранил частички совести и достоинства.

До чего можно опуститься, если раздумывать о таких вещах? Но я пал слишком низко. Кредит мне никто не даст. Я безработный, да и моя кредитная история оставляет желать лучшего. Если бы банки действовали по схеме полиции, то по городу бы давно висел мой портрет. Вместо подписи «Разыскивается» красовалось бы «Неблагонадёжный заёмщик».

Конечно, я не собирался ни продавать свои органы, ни грабить банки. Это были минутные помутнения рассудка, которые подняли мне настроение. После того, как я вдоволь нашутился с самим собой, я перешёл к реальным действиям.

В четверг какой-то лысый детина в кожаной косухе купил мой «форд рейнджер». Приехал в Рочестер из самой Саратоги, лишь бы поскорее сесть за руль моего монстра. Ему кровь из носу хотелось стать обладателем пикапа по заниженной стоимости, а мне позарез нужны были деньги. Идеальная сделка. Теперь мой карман оттягивала пачка в двадцать тысяч, а сердце ныло от потери любимой машины. За тридцать три года я сменил четыре тачки, но только с «рейнджером» меня связывало столько общих воспоминаний. Даже смешно так отзываться о простом автомобиле, но мы прошли огонь и воду. Смерти и болезни. И теперь пришло время прощаться с ним, словно со старым другом.