Я думала, что Галя скажет мне что-то вроде: «Вот если б ты меня послушалась…» И мне придется искать в себе силы не прятать глаза, что-то отвечать и не лепетать глупые детские оправдания… Но она не сказала ни слова, кроме тех, которые были необходимы – о том, что надо оформить все документы и что больнице теперь нужен будет новый главврач. А тело завтра отправят в крематорий вместе со всеми, кто умрет этой ночью.

«А может, она и в самом деле любила его?» – подумала я, глядя на ее помертвевшее лицо.

Может быть, когда-нибудь, когда войны больше не будет, я это узнаю… А здесь и сейчас любви больше нет. Есть только война. И трое замерзших людей женского пола, пытающиеся согреться кипятком.

– Что мы можем сделать? – спросила я. – Косынка слишком маленькая. Ее не хватит даже на тех, кто сейчас в хирургическом отделении. А если разорвать ее на нитки, то от них, наверное, и пользы не будет никакой?

– Да, – согласилась Галя. – Всю больницу ею не опутаешь.

– Но что мне сделать тогда? Что ты хотела, чтобы я сделала? Ходила под обстрелами и выводила людей за руку из-под обломков?

– Может быть… – ответила Галя. – У меня было много планов. Каждый день я придумывала новые способы… Она действительно слишком маленькая.

– Я не маленькая, – возразила Катя, решившая, что речь идет о ней, и снова уткнулась в чашку.

Мы с Галей, не сговариваясь, погладили ее по голове.

– Пойти в школу? Или в детский сад? – спросила я. – Постараться сберечь детей? Они самые слабые… Раз мы не можем дать им еды, так хоть…

Галя задумчиво пожала плечами.

– Детей сейчас эвакуируют. По Дороге Жизни – ты же знаешь о ней? Надеюсь, что пока лед стоит крепко, успеют вывезти если не всех, то многих…

– Дорога Жизни… – повторила я.

Подняла глаза на Галю. И она тоже посмотрела на меня.

– Но как им объяснить это? – спросила я, указывая на косынку. В том, что Галя правильно поймет меня, я не сомневалась.

Она поняла.

– Я найду способ.

– Тети, можно еще чаю? – спросила Катя. – У вас очень вкусный чай. Мне мама такой делала, когда я была маленькой. А тетя не умеет. Даже бабушка не умела. Она говорила, что когда мама вернется, то снова сделает. Можно, пока мама не вернется, я буду ходить к вам пить чай?

– Можно, – ответила я и завязала на ее ручке оторванную от косынки полоску.

– Это зачем? – удивилась Катя.

– Чтобы ждать. Носи, не снимая, и твоя мама обязательно вернется к тебе.

Галя поставила перед Катей кружку с кипятком и, как мне показалось, усмехнулась.

Но я на нее не смотрела. Я смотрела, как девочка разглядывает свою новую повязку и вертит ее, словно примеряясь. «Прости, Игорь, – думала я, – я не сдержала слова. Но я постараюсь дождаться тебя и без всякого оберега… А этой девочке…»

– Точно вернется? – спросила Катя.

– Точно, – кивнула я.

– Тогда я покажу это тете, когда она снова скажет, что мама не прилетит назад.

– Твоя мама летчица? – спросила Галя.

– Нет. Она в службе ВНОС! – Видно, Кате очень нравилось это название, так смачно она его произнесла и дотронулась кулаком до собственного носа. – А бабушка как-то сказала, что она улетела. И сказала еще, что мы все, наверно, тоже скоро улетим за ней и там встретимся. А я сказала, что не хочу улетать никуда и пусть лучше мама прилетит обратно, ведь она обещала. А тетя сказала, что не прилетит. А бабушка велела ей замолчать и сказала, что неважно, в конце концов, где мы встретимся.

– Боюсь, вы встретитесь не скоро, – сказала я, задумчиво разрывая косынку на узкие полоски, одна из которых уже не принесет счастья обладательнице.