– Подбросить? – осведомляется, подходя ближе.

– Ага, – брякаю, всё ещё широко улыбаясь, – только мы не знаем куда.

Миша стиснул зубы, озорно сверкая глазами, подавил порыв засмеяться и ответил серьёзно:

– На пару домов отсюда, дальше сами.

В машине изображать опьянение было излишним, я села на заднее сиденье и вернула своему лицу обычное выражение.

– А ты занятная, Линда, – Матвей настроил зеркало заднего вида так, чтобы лицезреть меня и на дорогу, как будто бы, смотреть вовсе не планировал. – Откуда?

– Не важно, мне там больше не нравится, – проговариваю вяло и зеваю уже по-настоящему, прикрыв рот ладонью и тут же извиняясь: – Прости, это не беседа утомила, день выдался суетной.

– Понимаю… хотя, нет. Не понимаю. Не понимаю, как после случившегося ты смогла ещё шесть часов изображать веселье.

– Танцевать на чужих могилах – моё любимое занятие, Матюш, – пропеваю ласково. – Вот тут останови, пожалуйста.

– Где?

– Да прямо тут… где-нибудь. Спасибо, что подвёз.

– Я душка? – подразнивает Матвей, остановившись и развернувшись. Столько вызова во взгляде, столько надменности. Ну и самооценка, парень…

– Думаю, ты один из самых опасных людей в этом городе, – с серьёзной миной подкидываю дровишек в топку его самолюбия и берусь за ручку дверцы, несколько приземляя напоследок: – Но спать с тобой я не буду.

– Почему же? – сдавленно смеётся, сверкая глазами.

– Ты знаешь. Ты видел.

Быстро выскакиваю на мороз, закрываю дверцу, стараясь не хлопнуть ей слишком сильно, машу ему рукой на прощанье и вжимаюсь в Мишу, выгрузившегося следом.

Матвей тут же рванул с места, а Миша горячо выдохнул мне в макушку:

– Мне было велено передать тебе визитку. Передать?

– Само собой, велено же, – отбиваю, откровенно клацая зубами, и чувствую, как он суёт что-то в мой клатч. – И вызови такси, холодно – жуть…

– Нет необходимости, – проговаривает с осторожностью. – Обернись.

– Не хочу, – капризно бурчу ему в грудь.

Знаю я кого там увижу. Не хочу. Не готова. Отстаньте, чёрт возьми, выдохнуть дайте, вдохнуть, вздохнуть!

– Вишня, садись в тачку! – рявкает Куманов через открытое окно.

– Она не хочет, – дипломатично озвучивает Миша.

– Да мне похер! – нервно орёт в ответ.

Шваркает дверцей, подходит, просовывает одну руку между мной и Мишей, практически отрывая от него и с силой прижимая к себе.

Через три секунды я уже дула губы на заднем сиденье его машины, глядя в окно, а он разгонялся, следуя в область.

– Полагаю, мы не туда, откуда прибыли, – делает резонный вывод Миша, – наберу Эмиру…

– Ты уедешь сегодня же, – отбивает Куманов после того, как Миша коротко обрисовал ситуацию и отложил телефон. – Это не обсуждается, – я помалкиваю, силясь не заплакать от его резкого тона, от чего он лишь кипит сильнее, процеживая сквозь зубы: – Ты слышала?

– Да, – отвечаю коротко и до самой квартиры не говорю ни слова. Лишь когда прошли и разулись, спросила тихо, не глядя на него: – Где ванна?

Он открыл дверь и включил свет, я прошла и начала сдирать с себя одежду, морщась от отвращения, не потрудившись даже закрыться. Встала под душ и долго приходила в себя, пока не поняла, что от пара стало трудно дышать. Выключила воду, выдохнула и отодвинула шторку, увидев прямо перед собой Куманова.

Завис взглядом на моих синяках на животе, стиснул зубы и расправил пушистое банное полотенце, закутывая в него и вытаскивая меня из ванной.

Хочется прижаться к нему, хочется почувствовать его тепло, вдохнуть его запах, но он держит меня от себя подальше, на вытянутых руках. Не подходит, но и не отпускает. На плечи руками давит, на мозги давит своим присутствием, но рядом с ним ещё более пусто, ещё более тоскливо, тошно, больно, одиноко. Когда он рядом, но дальше, чем за две тысячи километров.