30 апреля Марка Смитона, придворного музыканта и одного из камердинеров личных королевских покоев, препроводили из Гринвича в Тауэр, где он сознался в любовной связи с Анной; признание, возможно, и было вырвано пытками, однако не исключено, что Смитон, страшась возмездия, говорил правду. Впоследствии он не отрекся от своих слов и повторил признание у подножия эшафота. На следующий день состоялись первомайские рыцарские турниры, в которых брат Анны Джордж Болейн, виконт Рочфорд, состязался с сэром Генри Норрисом. Норрис был близким другом монарха и главным камердинером личных королевских покоев. Вскоре их обоих ждала смертная казнь из-за подозрения в любовной связи с Анной Болейн.

После завершения турнира король отправился из Гринвича в Уайтхолл в небольшой компании приближенных, взяв с собой Норриса. Во время путешествия он обвинил Норриса в любовной связи со своей женой. Любовные интриги с королевой Англии означали государственную измену. Король пообещал даровать ему прощение, если он расскажет всю правду, однако Норрис с негодованием отверг все обвинения. На рассвете следующего дня его отвезли в Тауэр. Джорджа Болейн к тому времени уже арестовали и обвинили в прелюбодеянии с собственной сестрой. Доказательства инцеста были предоставлены его женой, леди Рочфорд, решившей, возможно, из злого умысла изобличить распутного мужа. Придворные дамы королевы также были допрошены и, по-видимому, раскрыли любопытные подробности. Пятерых мужчин обвинили в сношениях с королевой – Марка Смитона, Джорджа Болейна, Генри Норриса, Уильяма Бреретона и Фрэнсиса Уэстона – и казнили. Трое других, включая поэта Томаса Уайетта, были помилованы. Созванные комиссии по расследованию отнюдь не всегда представляли собой показательные судебные процессы.

Саму королеву допросили на собрании Королевского совета. В какой-то момент свидетели в Гринвичском дворце могли наблюдать, как Анна Болейн заклинала короля простить ее, держа на руках малютку-дочь; однако этого было недостаточно. Вскоре раздался залп пушки, возвещая народу о том, что некую знатную особу или члена королевской семьи заключили в Тауэр. По прибытии она пала на колени и взмолилась «Господу с просьбой о помощи, ибо не совершала она того греха, в котором ее обвиняют». Узнав, что Смитон и Норрис находятся среди заключенных, она воскликнула: «О, Норрис, неужто ты осудил меня? Сейчас же ты в Тауэре вместе со мной, и вместе мы умрем; Марк, и тебя ждет та же участь».

В беседах со своим тауэрским стражником, сэром Уильямом Кингстоном, она вспоминала некоторые более ранние разговоры:

Анна Болейн. Почему ты не создашь свою семью?

Генри Норрис. Я подожду еще немного.

Анна Болейн. Ты ждешь у моря погоды; если что-нибудь случится с королем, тебе придется остаться со мной.

Генри Норрис. Пусть мне снесут голову с плеч, если я когда-нибудь помышлял такое.

Запомнился и диалог с Марком Смитоном:

Анна Болейн. Почему ты так печален?

Марк Смитон. Это не важно.

Анна Болейн. Не стоит ждать, что я стану говорить с тобой как со знатным вельможей, ведь ты простолюдин.

Марк Смитон. Нет, нет, госпожа. Мне достаточно одного взгляда.

Эти фразы никоим образом не являются доказательством вины, но и не кажутся совершенно невинными. «Представлять себе смерть короля», подобно Анне, само по себе было актом измены. Присяжным не составило бы никакого труда вынести ей обвинительный приговор. Королевский суд теперь обратился против нее, почуяв, в какую сторону дует ветер. Лишь у Кранмера оставались сомнения. «Я в таком замешательстве, – признался он королю, – что мой разум совершенно сбит с толку; никогда еще ни об одной женщине я не был лучшего мнения, чем о ней».