– Простите меня!.. Я вижу вас опять… это… это так отрадно… не выдержала я, простите…

Ее голос звучал ласково, и не только в лице – во всей ее фигуре сквозила нежность.

Если бы не эта нежность, Кикудзи, наверно, сам бы расплакался – настолько госпожа Оота была измученной.

У него остро заныло сердце, но боль тут же стала утихать. Он прекрасно понимал, из-за кого мучилась госпожа Оота. Он был ее мучителем, он был ее отрадой, и сейчас эта женщина передавала свою муку ему и одновременно заглушала ее нежностью.

– Входите, входите скорее в комнату! Вы вся мокрая!

Кикудзи вдруг обхватил ее сзади, просунул руки под мышки и, сильно сжав пальцами грудь, втащил госпожу Оота в комнату. В его порыве было что-то жестокое. Она попыталась встать на ноги.

– Отпустите меня! А я очень легкая, да?

– Да, очень.

– Совсем легкая стала… Похудела… за последнее время…

Отпустив женщину, Кикудзи удивился – как это он вдруг схватил ее и поднял…

– А дочь ваша не будет волноваться?

– Фумико?..

По ее тону Кикудзи решил, что Фумико тоже пришла и ждет где-нибудь поблизости.

– Она с вами пришла?

– Нет, что вы! Я от нее украдкой… – Голос госпожи Оота задрожал. – Она меня стережет, глаз с меня не спускает. Даже ночью, стоит мне пошевелиться, она уже просыпается… Бедная, по-моему, она из-за меня немножко помешалась… Я ее боюсь… Она все спрашивает: «Мама, почему ты не родила второго ребенка? Все равно от кого, хоть бы от господина Митани…»

Госпожа Оота чуть-чуть успокоилась и привела себя в порядок.

А Кикудзи, наоборот, разволновался. Из ее слов он понял как страдает Фумико. Страдает, потому что видит страдания матери.

И то, что она сказала о ребенке – «хоть бы от господина Митани», – было ужасно… У Кикудзи опять сдавило сердце.

Госпожа Оота, не отрываясь, смотрела на него.

– Не знаю, может быть, она еще прибежит за мной… Сегодня она куда-то ушла, наверно, думала, что в такой дождь я не решусь идти… А я вышла, убежала…

– Она думала, дождь вас удержит?

– Да, да! Ей кажется, что я совсем плоха, не рискну идти в дождь.

Кикудзи растерянно кивнул.

– Оказывается, она была у вас… На днях…

– Да, была. Все просила простить вас, а я и не знал, что ей ответить…

– Я понимаю… я все понимаю… Потому и пришла к вам… Мне страшно…

– Почему страшно? Я вам так благодарен!

– Правда? Как хорошо!.. Вы сказали это, и я теперь спокойна… А то я все время терзалась… Простите меня!..

– За что же прощать? Вы ведь свободный человек, ничто вас не связывает… Или тень моего отца все еще не дает вам покоя?

Ничто не дрогнуло в лице госпожи Оота, и слова Кикудзи скользнули мимо нее. Словно он бросил их в пустоту.

– Давайте забудем обо всем, – сказала она. – Но, знаете… мне стыдно… Нет, нет, не из-за этого. Стыдно потому, что я совсем обезумела от звонка Куримото-сан.

– Куримото звонила вам?

– Звонила. Сегодня утром. Сказала, что вы и Юкико… Почему она мне об этом сообщила?

Глаза госпожи Оота снова наполнились слезами, но она неожиданно улыбнулась. И улыбка была не вымученной, а настоящей – простодушной, светлой.

– Ничего еще не решено! – возразил Кикудзи. – Действительно, почему она вам позвонила? Может, пронюхала что-нибудь… Вы с ней с тех пор не виделись?

– Не виделась. Но она страшный человек. Она все всегда знает. Сегодня утром, когда она позвонила, наверно, что-то ей показалось подозрительным. Впрочем, я сама виновата… Когда она сказала, я чуть в обморок не упала и, кажется, вскрикнула… или застонала… Конечно, разговор был телефонный, но она все равно почувствовала… Потому и сказала мне напоследок: «Оота-сан, вы, пожалуйста, не мешайте».