Мистер Грэдграйнд, качая головой, говорил, что это очень грустно, что это доказывает необходимость энергичного и длительного перемола на жерновах знания посредством дисциплины, строгого расписания, Синих книг, официальных отчетов и статистических таблиц от А до Зет и что нужно удвоить усилия. Что и было исполнено – от чего Джуп впадала в тоску, но ученее не становилась.

– Хорошо быть такой, как вы, мисс Луиза! – сказала Сесси однажды вечером, покончив с уроками на завтра с помощью Луизы, которая пыталась хоть немного распутать клубок ее недоумений.

– Ты так думаешь?

– Не думаю, а знаю, мисс Луиза. Все, что мне сейчас так трудно, было бы совсем легко.

– Может быть, тебе от этого не стало бы лучше, Сесси.

Сесси, подумав немного, проговорила:

– Но мне не стало бы хуже, мисс Луиза.

На что Луиза отвечала:

– Я в этом не уверена.

Девочки так редко сходились друг с другом – и потому, что жизнь в Каменном Приюте, своим однообразным круговращением напоминая шестерню, не располагала к общительности, и потому, что запрещалось касаться прошлого Сесси, – что они все еще были между собой почти как чужие. Сесси, глядя Луизе в лицо темными удивленными глазами, молчала, не зная, сказать ли что-нибудь еще или ничего не говорить.

– Смотри, как ловко ты ухаживаешь за моей матерью и как ей хорошо с тобой. Мне бы никогда так не суметь, – продолжала Луиза. – Да ты и себе доставляешь больше радости, чем я себе.

– Но простите, мисс Луиза, – возразила Сесси, – ведь я – ах, я такая глупая!

Луиза, против обыкновения, засмеялась почти весело и заверила Сесси, что со временем она поумнеет.

– Если бы вы знали, – сказала Сесси, чуть не плача, – до чего я глупа. На всех уроках я делаю одни ошибки. Мистер и миссис Чадомор без конца вызывают меня, и в моих ответах всегда ошибки. Я, право, не виновата. Они как-то сами собой получаются.

– А мистер и миссис Чадомор никогда, вероятно, не ошибаются?

– Нет! – с жаром воскликнула Сесси. – Они все знают.

– Расскажи мне про свои ошибки.

– Даже стыдно рассказывать, – неохотно согласилась Сесси. – Вот, например, сегодня мистер Чадомор объяснял нам про натуральное процветание.

– Должно быть, национальное, – заметила Луиза.

– Да, верно. А разве это не одно и то же? – робко спросила Сесси.

– Лучше говори «национальное», раз он так сказал, – уклончиво отвечала Луиза.

– Ну хорошо, – национальное процветание. И он сказал: пусть этот класс будет нацией. И у этой нации имеется пятьдесят миллионов фунтов стерлингов. Разве это не процветающая нация? Ученица номер двадцать, отвечай: процветает ли эта нация и обеспечено ли тебе благосостояние?

– А как ты ответила? – спросила Луиза.

– Вот то-то, мисс Луиза, – я ответила, что не знаю. Откуда же мне знать, процветает эта нация или нет и обеспечено ли мне благосостояние, раз я не знаю, чьи это деньги и принадлежит ли мне сколько-нибудь из них? Но оказалось, что это совсем ни при чем. В цифрах об этом нет ничего, – всхлипнула Сесси, вытирая слезы.

– Это была грубая ошибка, – заметила Луиза.

– Да, мисс Луиза, теперь-то я поняла. Тогда мистер Чадомор сказал, что он задаст мне еще один вопрос: предположим, что наш класс – огромный город, и в нем миллион жителей, и за год только двадцать пять человек из них умирают от голода на улицах. Что ты можешь сказать о таком соотношении? И я сказала – ничего другого я придумать не могла, – что, по-моему, тем, кто голодает, вероятно, ничуть не легче от того, что других, неголодающих, целый миллион – хоть бы и миллион миллионов. И это тоже было неверно.