– Ну и индюк этот Фильфиневич! – восклицает она.

Подключаюсь к ее хохоту, едва вижу парня. Он, очевидно, решил, что пирс – это подиум. Вышагивает экспрессивнее самой крутой манекенщицы.

– Нет, я понимаю, что это несерьезно… – захлебывается Лия. – Но, блин, какой же кринж!

Против ее заливистого смеха нет возможности устоять. Если бы не Чарушин, на которого я, конечно же, нарываюсь взглядом. При контакте с ним не то что смеяться, дышать не могу.

– Пойдем уже, да?.. – бормочу всполошенно. Быстро встаю, подбираю свои вещи и, не дожидаясь Лию, направляюсь к дому. – Пойдем, пойдем… – молочу на ходу.

Еще несколько часов проводим вместе. А вечером я, ожидаемо, остаюсь одна. И вроде бы толпа кругом, но я с ней никак не сливаюсь. Особняком вне своего желания нахожусь.

Чарушин на меня не смотрит. Перед собой отрицаю, однако… Расстраивает меня именно этот факт. Он беседует то с парнями, то со своей Протасовой… А обо мне и не вспоминает.

Лишь когда мы в какой-то момент оказываемся вдвоем в доме – я возвращаюсь из туалета, он выходит с пивом из кухни – на мгновение пересекаемся взглядами. На мгновение, потому что я дольше не выдерживаю. Мне и пары секунд хватает, чтобы почувствовать себя так, словно меня сбило штормовой волной.

Жду, что Чарушин пройдет первым через дверь на террасу. Шагает ведь быстрее меня. Но перед выходом Артем вдруг останавливается и пропускает меня. До этого проем казался мне широким. А тут не только он, все огромное помещение словно сжимается.

Пока крадусь мимо него, невольно прижимаю к груди ладони, будто только таким образом и возможно удержать за грудиной сердце.

Уже в дверях Чарушин, совершая какое-то ленивое движение, надвигается и теснит меня к противоположной стороне рамы.

– Бум, – выдыхает глухо мне в висок.

Я, конечно же, вздрагиваю и покрываюсь мурашками. Рвано вздыхаю и, не поднимая взгляда, буквально вылетаю на улицу. Спешно занимаю свое место и сразу же тянусь за стаканом с водой.

Сегодня вся компания пребывает в полуспящем режиме. Танцы не устраивают. Но и расходиться не торопятся.

– Кому это вообще интересно? – улавливаю необычайно рассудительный тон Тохи. – Делиться друг с другом, кому, когда первый раз дали? Фуфляк же.

– Для тебя, может, и фуфляк, а мне интересно, – парирует Протасова. – Я в одном научном проекте участвую и…

– Участвуй без нас, – снова затыкает ее Шатохин.

– Ты перестанешь за всех расписываться? – психует Вика.

– Нет, не перестану, – изрекает тот самодовольно. – И да, встречный вопрос тебе, фрог[1]. Тебя саму во сколько вскрыли? Чего молчишь, очами хлопаешь? Неохота перед всеми трусы снимать? То-то же.

Я нервно ерзаю на стуле и зачем-то смотрю на Чарушина. Изначально просто удивляюсь, что он не вступается за Вику. Но, стоит нам встретиться взглядами, тотчас о ней забываю.

По телу разлетается дрожь. Очень трудно это скрыть. Кажется, что визуально заметно, даже без каких-либо особых передергиваний. Каждый сантиметр кожи в пупырышках. Как выясняется, мурашки бывают разных размеров. И мои сейчас – самого крупного калибра. На контрасте с темной тканью платья капитально выделяются. Особенно в районе декольте. Наверное, потому что там очень нежная кожа.

Я снова таращусь на блестящую поверхность стола. И надеюсь, что Чарушин тоже переключил внимание на что-то другое.

– Тоха, ты такой мудак, – шипит Протасова.

– Какой? – хмыкает тот.

– Законченный!

– Вот и порешали, – выдает невозмутимо Шатохин и поднимается. – Дамы? – подает своим присоскам руки и галантно помогает выйти из-за стола. В очередной раз не могу сдержать своего изумления, пока все остальные наблюдают за этим, как за чем-то обыденным. – Я бы позвал тебя с нами, Лизун, – с ухмылкой перехватывает он мой взгляд. – Но кое-кто мне за это башку оторвет.