– …Но ведь у всех барабанная перепонка восстанавливается сама… В тяжелых случаях ее наращивают операцией. Почему здесь так нельзя?

– К сожалению, мы не в силах ничего сделать, ― грустно ответил врач. ― От барабанной перепонки ничего не осталось, а все три слуховые косточки разрушены. Мы не сможем восстановить слух ― лишь остановить воспаление и ликвидировать боль. Назначим курс антибиотиков и сосудистые препараты, они смогут убрать шум… Мальчику потребуется абсолютный покой. Не допускать попадания воды в ухо, а также…

– Мам, мам, ― тихо позвал я, еле ворочая языком.

Разговор сразу прекратился. Раздались другие звуки: отодвигаемый стул, шуршание одежды, шаги. И вот мама села напротив и взяла меня за руку.

– Как чувствуешь себя, Стасик? Что болит? ― обеспокоенно спросила она.

Я кивнул.

– Все. И плохо слышу. В голове очень шумит.

Мама вопросительно посмотрела на врача. Врач кивнул.

– Шум со временем пройдет.

Про потерю слуха он ничего не добавил. Но у меня не было и мысли, что я могу его потерять. В такое просто не верилось. Как одно из пяти чувств может просто взять и исчезнуть? Я верил: это временно. Я выздоровею, и все станет как раньше.

Мама посмотрела на меня очень серьезно.

– Стас. Ты должен рассказать мне, что с тобой случилось. Кто это сделал? Где это произошло? Как они выглядели? Их найдут и обязательно накажут.

Я отвечал на мамины вопросы неохотно и односложно: напали, избили, лиц не запомнил. Сколько их было ― не помнил, возраст тоже определить не смог. В тот момент мне было неприятно вспоминать эти подробности, хотелось просто вычеркнуть произошедшее из памяти. Я знал: мама хочет, чтобы виновников наказали, а мне хотелось только, чтобы меня не трогали. Я не осознавал, что уже через пару месяцев, окрепнув, пожалею об этом решении.

Мама ушла, когда закончилось время для посещений. Я попробовал заснуть, но не смог из-за боли во всем теле, а еще ― из-за страха. В голову отвратительным слизнем вползла мысль: «А что, если они доберутся до меня и здесь?»

Моя палата находилась на третьем этаже, это успокаивало. Значит, в окно они влезть не смогут. Но через дверь… Сердце заколотилось. Я представил, как она открывается, почти увидел в проеме мерзкую рожу Круча… Я забрался под одеяло с головой. Они не придут, не смогут пройти через охрану и бойкую дежурную медсестру.

Потом мысли метнулись к Томе. Куда же она пропала? Может, с ней что-то случилось? Может, она заблудилась, а когда все же позвала помощь, было поздно, к тому моменту я самостоятельно добрался до дома? Но тогда Тома бы пришла ко мне… Может, она никого не застала? Пришла, но родители уже везли меня в больницу. Да, наверное, так все и было. Я не заметил, в какой момент уснул.

На следующий день поднялась температура. Мне кололи антибиотики и обезболивающие, меняли повязки с компрессом на голове. Шум не стихал.

В этот день мама пришла не одна, а с сотрудником полиции. Он задавал мне больше вопросов, чем мама, просил подробностей. Но я рассказал ему даже меньше, на многие вопросы отвечал одно и то же: «Я не помню». Под конец мама и полицейский переглянулись. Мама посмотрела на него с надеждой, но тот мотнул головой, а затем попрощался и ушел.

Когда мы с мамой остались одни, я первым делом спросил ее о Томе. Поначалу я обрадовался ответу, что Тома заходила и интересовалась, как я и что со мной. Но дальше я услышал совсем не то, чего ждал.

Тома наврала маме, что вчера меня не видела. А в ответ на предложение навестить меня отговорилась срочными делами. Зачем она соврала? И почему отказалась ехать в больницу? Это было похоже на… что? От меня будто ускользало что-то важное, но наконец я понял: Тома меня избегала. Но почему? Может… В компании Круча были и другие, которых мы с Томой не видели, и, когда Тома убежала за помощью, ее поймали? Сделали с ней что-то? Я вздрогнул. Нет, я не буду об этом думать. Только не с Томой. Если так, все мои жертвы были зря: я позволил издеваться над собой только ради того, чтобы Тома спаслась. Эта мысль все еще вызывала гордость. И прогоняла страх.