Обмениваются слюнявыми оскалами, глухим рыком, и Богар нетерпеливо перебирает лапами, ожидая, когда можно будет кинуться в драку.

— Тихо! — взвизгиваю я.

Замолкаю, когда на меня опять обращаются волчьи взгляды. и с чего я тут раскомандовалась? Мне-то какое дело до их грызни. Пусть хоть переубивают друг друга.

— Все, я пошла, — разворачиваюсь и шагаю прочь. — Надоели.

“Не туда идешь” — хмыкает Богар.

— А куда надо? — зло оглядываюсь. — Это ваш лес, блин! Я тут в первый раз! И нафига тут лес? Я могу понять теплицы! И в теплицах бы я не заблудилась!

Переглядываются, недоуменно облизываются и бегут в противоположную сторону. Оран оборачивается, прижимает уши и намекает тихим ворчанием, что надо идти за ними.

— И сколько это надо было деревьев сажать! — продолжаю возмущаться я и семеню за притихшими волками. — И, конечно же, сажали все это не оборотни, да? А рабы? Да? И еще это были люди! А что? Их же не жалко!

Опять переглядываются, издают какие-то звуки между цоканьем языка и ворчанием.

— Значит, я угадала, — разочарованно вздыхаю я.

Следую за бессовестными волчарами среди лесных теней. Меня нагоняет тянущая боль между ног, и я морщу нос.

А затем наступаю на шишку. Взвизгиваю от боли, что пробивает пятку, отскакиваю в сторону и получаю веткой по лицу.

— Да что же это такое!

Оборотни оглядываются, навострив уши, и с интересом наблюдают, как я пинаю шишку, отбиваюсь от веток, а затем, запутавшись в одеяле с криком падаю в кусты папоротника:

— Черт! Черт! Черт! — в ярости дергаю ногами. — Ненавижу эти ваши дурацкие леса!

А затем замираю, когда мохнатые, мускулистые и когтистые лапы раздвигают заросли и ко мне наклоняется огромное антропоморфное чудовище с волчьей головой.

— Какая ты все-таки неуклюжая, Ви, — оно ворочает языком и щурится. И в его глухом рыке я узнаю интонации Орана. — Ну, что же, иди на ручки.

28. Глава 28. Такой грубый

— Какой ты страшный, — выдавливаю я из себя. — И большой.

Оборотни — это жуть жуткая, когда они не люди и не волки. Когда они между тем и тем.

Мой слабый человеческий мозг отказывается воспринимать реальность, в которой существуют такие чудища.

И я в лапищах Орана очень маленькая.

Когтем вскроет пузо.

Пастью голову откусит.

— Ты очень страшный.

— Я уже слышал.

Дергает губой обнажая большой, острый и белый клык.

Я сейчас будто пребываю в пьяном сне. Голова немного кружится. Лес — размытый.

Перебираю пальцами шерсть на мощной груди Орана.

Гладкая и жесткая.

Затем лезу в его пасть, в желании рассмотреть его зубы.

— Что ты делаешь? — он недовольно ворочает языком в пасти.

Слюнявый и теплый.

— Бип, — стискиваю его влажный нос под глухой рык. — Бип.

Ничего не могу с собой поделать. Я не контролирую себя, будто выжрала бутылку крепкой настойки на речной тине.

— Бип… — опять сжимаю в кулаке его волчий нос.

Подозреваю в моем неадекватном поведении виновата метаморфоза Орана. Наверное, люди когда видят оборотней в их истинном и ужасном обличии сходят с ума.

Вот и у меня потекла крыша.

Рычит, вглядываясь в мои глаза, скалит зубы, а затем проводит языком от моего подбородка до лба.

— Фу… — удивленно тяну я и обиженно вытираю лицо от его волчьих слюней. — не делай так… Мне так не нравится…

— Да я в курсе, где надо тебя лизать, чтобы тебе понравилось.

— Фу… — возмущенно распахиваю глаза. — Ты такой грубый… Ладно страшный, но то, что ты грубый… Нельзя быть таким, — скрещиваю руки на груди в знак того, что больше не намерена вести разговор с Ораном.

И тем более тискать его мокрый холодный нос.

Он выносит меня к Древу. Опускает на ноги, и я сажусь между оголенными узловатыми корнями, что покрыты мхом.