— Все я знаю, — всхлипывает мне куда-то в шею Ира, — и знаю, что ты не специально, а чтобы уберечь. А мне от этого еще хуже. Я же… я же… я же все могу, — она начинает заикаться от нахлынувших эмоций и обиды, — ты же знаешь, я и университет сама закончила, и диплом у меня красный, и заслуги отца в этом нет. Я и по работе делаю все, чтобы отец мной гордился, и нареканий у меня нет. А он все равно считает меня убогой. И ничего не говорит. Не доверяет.

— Ну что за глупости? — утешаю я. — Уж кем-кем, а убогой тебя уж точно никто не считает. Он любит тебя, и мама тебя любит. Ты прекрасный специалист. Очень умная и красивая девушка. А остальные, наверное, и сами ничего не понимают, просто чувствуют его нервозность, вот и переживают. Ты что, отца своего не знаешь? Он ведь редко с кем-то чем-то делится, тем более с персоналом. Но в любом случае, я обещаю, что как только его увижу, поговорю обязательно, а потом тебе все передам.

Ира слегка отодвигается и смотрит на меня своими огромными эльфийскими синими глазищами в обрамлении черных пушистых ресниц. Сейчас из-за слез они кажутся еще более насыщенными. Белые кудряшки обрамляют кукольное личико. Ира обычно выпрямляет их, гелем или лаком зачесывает волосы в высокий пучок на голове, чтобы казаться более серьезной, но сейчас ей, видимо, не до них. И поэтому она как никогда похожа на милого эльфа, только с маленькими аккуратными ушками.

— Обещаешь? — спрашивает моя единственная подруга, почти сестра.

— Конечно, — серьезно киваю я. — Как только что-то выясню, все сразу же тебе расскажу.

Она неловко отодвигается чуть дальше, и я вижу, как дрожь в её руке слабеет. Ира начинает осторожно сжимать и разжимать пальцы, морщась от боли. Выпускаю её из объятий и отворачиваюсь. Знаю её уже много лет, и все равно каждый раз не могу спокойно наблюдать за её приступами. А Ира ненавидит жалость в глазах других людей. Наверное, только она смогла меня когда-то понять, как и я её. Хотя нет… мне все же её никогда не понять, потому что ту боль, с которой она борется каждый день, никто никогда понять не сможет. Поэтому мы и сдружились.

— Прости, что сырость развела и вообще…

Она неловко улыбается, а я обхожу стол, достаю пачку салфеток из выдвижного ящика и пододвигаю ближе.

— Ничего страшного, бывает. Я тоже не железная.

— Спасибо, — выдыхает Ира и, достав зеркальце, осторожно, чтобы не испортить макияж, промокает слезы салфеткой. Рука уже полностью слушается.

Я мысленно выдыхаю, что всё обошлось. За эту руку мы боролись несколько лет, и было бы больно вновь видеть обреченность и боль в глазах эльфа.

— Я пойду, не буду тебе мешать, мне еще цифры в график надо внести, — Ира комкает в руках салфетку и более уверенно встает со стула.

А затем повернувшись к двери, вдруг замирает.

— Э-э-э, а это кто? — повернув голову ко мне, она с изумлением кивает на охранников, будто только сейчас их заметила.

— Это моя охрана, — устало выдыхаю я.

— Отец, что ли, нанял?

— Нет, это мой муж постарался.

— Твой кто? — глаза Иры, и так не маленькие, увеличиваются еще, а брови взлетают и почти исчезают за кудряшками.

— Мой муж, я замуж вышла в Москве, — развожу руками и улыбаюсь.

Ира поворачивается обратно ко мне и закусывает пухлую губу.

— А почему мне ничего не сказала? — в её голосе отчетливо слышу обиду.

— Я сама еще не поняла, зачем это сделала, и вообще… — я машу рукой, отвернувшись к окну и разглядывая свой мини-сад из более чем пятнадцати видов суккулентов, — я думала, что всё это шутка, но… Черт, я понятия вообще не имею, сама еще не совсем понимаю, что происходит.