– Я не пущу тебя! – Нина в прямом смысле готова была лечь грудью на амбразуру. Сейчас амбразурой была дверь из комнаты дочери.

Мать руками ухватилась по разные стороны дверного косяка… Во взгляде решительность. Вот только истеричная. А у Ксюши – спокойная…

– Я через окно выйду. Ты меня знаешь…

– Забьем, значит. Я не пущу тебя к этому дикарю. Он тебе всю жизнь испортит! Ты не привыкла к этому. К нищете, к грубости… А он набухается с дружками – руку поднимет. Я не пущу тебя, дочь…

Это было бы смешно. Было бы, если бы не злило так сильно.

Нина судила о человеке, которого абсолютно не знала. Судила жестоко, безапелляционно, обвиняла во всех смертных грехах просто потому, что отличался. Что не стеснялся своих скромных пока возможностей, что не бросился кланяться в ножки и умолять, чтобы позволили целовать песок, по которому их дочь ходила, что не стал хамство терпеть…

– Я не спрашиваю тебя. Я все равно уйду.

И с каждым новым словом Ксюша только убеждалась в своей правоте. Ваня – тот самый. Единственный, который и ее понимает лучше всех, и она его… А родители… Даже не страшно было, что бесятся сейчас. По заслугам. Сами виноваты.

– Пусти ее, Нина, – они так увлеклись друг другом, что не заметили, как Игорь из кабинета вышел, чуть сзади в коридоре остановился.

Скулы напряжены, желваки ходят, взгляд острый… Редко когда таким бывает. А вот голос спокоен. Угрожающе спокоен.

– Нет, – настолько, что Нина обернулась даже, увидела выражение на лице мужа, сама побелела… Ксюша же не испугалась отчего-то.

Ей сейчас вообще ничего было не страшно. Пусть впереди абсолютная неопределенность. Пусть больше ни копейки с карточки не снимет, на которую отец ежемесячно круглую сумму зачисляет. Пусть жить ей придется в квартире, которая тоску навевает, но… Это все мелочи. Выбор-то правильный… В этом сомнений не было…

– Сама вернется. Просить будет. А мы подумаем, пускать ли…

Игорь говорил, глядя прямо в глаза дочери. Даже не бросал вызов, просто констатировал то, в чем не сомневался.

Он-то всякое в жизни повидал. И бродяг борзых. И принцесс глупых. Надеялся свою дочь от ошибок уберечь, но что поделаешь, если она упрямо хочет их совершать? Одну за другой. Драть коленки до крови, а потом рыдания сдерживать, чтобы он не мог сказать: «ну я же говорил, дочь, не беги так быстро…».

– Не попрошу… – Ксюша чемодан так и бросила в комнате.

Мимо онемевшей вдруг матери прошла, взглядом по лицу отца скользнула, вниз по лестнице, до ворот…

Ваня за ними стоял. Курил, бросал взгляды на дом…

Ксюша не выдержала, только рядом оказалась – тут же в объятья нырнула, дрожала вся, дышала прерывисто.

– Все хорошо, Ксюш… Все хорошо… Ты чего…

– Я сюда не вернусь больше, Вань… Они такие…

Она высвободилась, телефон достала, забросила обратно во двор…

– Пусть подавятся игрушками своими…

– Поехали, Принцесса. Тебе остыть надо…

Ваня усадил ее в одно на двоих с Киром «корыто», которое пригнали из Литвы недавно, рванул, периодически бросал взгляды на трясущуюся, бледную, злую…

Она сегодня для него с новой стороны открылась.

Нет, он-то знал, что его Ксюша – очень сильная, смелая, готовая драться с любым за справедливость, но… До последнего сомневался, что идея познакомить его с родителями закончится чем-то хорошим. Понимал, что тянуть смысла нет – все равно рано или поздно встанет вопрос, но…

Знал, чем все закончится. И, если честно, боялся, что закончится все закономерно. Она прислушается к голосу разума, бросит его, найдет кого-то более… нормального, заживет…

Он и сам держаться должен был. Вести себя так, как ожидали бы родители Принцессы, за которой стал волочиться Бродяга, но… Не в его характере было пресмыкаться. Все, что у него с детства было – чувство собственного достоинства. И по нему не позволено было топтаться никому. Даже самому большому в мире денежному мешку.