Бродяга и его принцесса…

***

Настоящее…

– Ксюш, все хорошо? – в ванную стучала мать. Ксюша же… Сжимала зубами полотенце, чтобы не слышен был вой. Ни к чему это. Ни ей жалость не нужна, ни матери ее имитация… – Ксюш, ты слышишь меня? – Нина снова постучала, прислушалась… Понятно было, что дочь в ванной, и это нормально, вероятно, когда на часах восемь утра, да только… За Ксению теперь всегда беспокойно было.

– Да, хорошо, мам… – она и сама не знала, как собралась, как три слова из себя выдавила, а потом сползла на пол, снова полотенце в зубы и рыдать. Рыдать потому, что… Ваня снова снился. Три месяца уже, как нет, а он… Так реально. Так ощутимо. Так… жестоко.

Любил ее, она его любила. Им по двадцать с небольшим было. Еще студенты, однокурсники, вернулись воспоминания о том, как все началось. Его съёмная квартира дурацкая, в которой ни условий, ни уюта, хозяйка-идиотка, зато… Оттуда самые сладкие воспоминания. Оттуда первый раз. Оттуда признание первое. Оттуда предложение. Оттуда любовь…

– Спускайся, завтрак ждет уже… – Нина сказала, помедлила пару секунд, а потом в ванной слышно было, как вышла из спальни.

Этого оказалось достаточно, чтобы Ксюша позволила себе небывалую роскошь – хоть немного… хоть чуть-чуть… порыдать без полотенца.

***

– Как спалось, моя родная? – Ксения Тихомирова спустилась к завтраку ровно через двадцать пять минут. Пять на поплакать, десять на горячий душ… в котором тоже можно мешать слезы с водой. Дальше сложнее – одеться, волосы собрать, глаза накрасить, губы… Надеть маску.

У нее все хорошо. Она жива.

– Хорошо, спасибо. А вам? – к матери подошла, поцеловала в щеку, к отцу – ответила нежной улыбкой на его, села на свое место, принялась имитировать аппетит…

– Да что-то кошмар замучил… Все снится, что ты плачешь и о помощи просишь… – Нина с тревогой на дочь посмотрела, та же только улыбнулась.

– Глупости, мам, забудь. На ночь ромашковый чай выпьешь – все пройдет, – Ксюша подмигнула матери, сделала большой глоток кофе… Не потому, что любит. Просто от вкуса еды на языке тошнить начинало.

– Ты в офис снова? – следующий вопрос уже отец задал. Игорь Станиславович Веремеев окинул дочь внимательным взглядом поверх газеты, приподняв бровь. Этот взгляд читался как: «я на тебя не давлю, но долго ты еще будешь тащить на своих плечах дело мужа и даже о помощи не попросишь?». И ответ у Ксюши был. Долго. Всю жизнь. Столько, сколько обещала любить его. Столько, сколько любить живого уже не сможет.

– В него. Дел много…

– Но Кирилл тебе помогает? – в разговор снова Нина включилась.

– Да. Кирилл помогает, спасибо ему…

– Еще бы… После всего, что его дружок натворил…

– Нина… – Игорь сказал тихо, но обе женщины поняли, что тему развивать не стоит. Нина на мужа раздраженно посмотрела, а Ксюша… допила в три глотка чертов кофе, из-за стола встала.

– Если что – звоните.

Вышла из столовой, холл пересекла, оттуда в подвальный гараж…

Когда машину заводила – руки тряслись. Пришлось делать несколько дыхательных упражнений, чтобы хоть какое-то самообладание вернуть. Чертова пара слов… Пара слов от женщины, которая должна ее чувствовать лучше всех, которая жалеть должна, которая понимать должна, а теперь…

На щеке изнутри уже и места живого нет – все до крови искусано. Чтобы не рыдать. Чтобы не кричать. Чтобы не доказывать. Чтобы не отвечать. Чтобы жить. Но зачем?

Ксюша смотрела в зеркало заднего вида, выводя машину из гаража и думала о том, как ей все это надоело.

Что он снится. Что она в истерике вечной. Что даже поплакать нормально не может. Что мать ежедневно «откатывает обязательную программу», передавая привет умершему зятю-предателю. Что Ксюша на работу сбегает. Подальше от всего этого дурдома. В другой дурдом…