И замер.

В коридоре зашуршала по полу тапками медсестра, снаружи, с улицы, в тишине раздался шум двигателя.

Секунда бесконечно длилась, я взглядом вцепился в покрасневшее лицо Алины.

Мы оба красные, как из бани.

— Нет. Ничего не помню. Холодную воду. А до этого универ. Господи, — она поморщилась, коснулась виска, — голова кружится. Что-то с папой случилось. С домом. А Лара как же?

Показалось, что я ослышался.

Засыпал, и мертвецом был внутри, тем, кто на кон поставил всё и проиграл.

А проснулся и увидел — сам дьявол за меня, и он дает мне отсрочку.

— Совсем ничего не помнишь? — присел на край кровати. — А как мне звонила? И в долг просила. Пять тысяч баксов.

— Когда? — она все же привстала и охнула, упала обратно в подушку. Повторила. — Господи. С головой что-то. Сотрясение?

Наверное.

Жадно смотрел на нее и не верил, искал признаки вранья. Она притворяется, она всё помнит и мечтает на могиле моей станцевать.

— А Лара, что с ней? — она коснулась моей руки, и я напрягся.

Она тоже, почувствовала, отдернула пальцы.

— Извини. Просто. В голове каша, — шепнула.

Кивнул.

Она не помнит. Иначе бы не притронулась, в лицо мне плюнула.

— С Ларисой все нормально. В отличие от тебя, — встал с постели. — Не о том думаешь, Алина.

Отошел к окну, посмотрел на снег. С неба падает, в свете фонарей белой крупкой на ветру кружит.

Я привык быть честным. За все мои грехи меня кто-то другой судить будет, не люди. Я не жалею. Никого из тех, кто отправился к праотцам из-за моей одержимости этой женщиной.

И я готов был ломать ее, пока она не поймет, что не будет других в ее жизни, буду я только.

Но сутки назад, на мосту, она искренне желала мне смерти. Я ненависть на вкус еще в детстве распробовал, а вчера в глазах ее увидел тот же огонь.

Она ненавидит меня.

И не знает пока об этом.

А напоминать я не буду.

— Надо отдыхать, Алина, — обернулся и посмотрел на нее, маленькую, больную, в кровати. Скрипнул зубами. — Память восстановится, со временем, — подошел, наклонился. — За отца не думай. Дела разгребет и вернется. Поняла?

— Да. А ты сам... — она помолчала. — Как?

— Как я? — мрачно усмехнулся.

Выпрямился, пальцами сдавил переносицу. В тихом голосе забота, от которой меня отучили вечность назад, километры времени.

Странно обратно привыкать, это ведь все фантомно, неправда, она не знает, в чем я виновен.

— Я в норме, Алина, спасибо, — отступил и широким шагом рванул к выходу. — Позову медсестру, если больно.

Прикрыл дверь.

И в коридоре столкнулся с медсестрой.

— Вам же велено лежать, — ахнула блондинка, туго затянутая в белый халат. — У вас обморожение, боли.

— Ничего не болит. К девушке загляните, в эту палату, — повел подбородком и двинулся по коридору.

— А одежду кто вам дал? — она не отстала, побежала за мной. — Почему вы в брюках?

— Лучше бы было без них? — остановился.

Она покраснела под моим взглядом.

— Да. И лучше бы было лечь в постель, — прозвучало двусмысленно, к ее пожеланию добавился игривый тон.

С поста в холле прибавилось света, и я рассмотрел ее, и накрашенные глаза, и помаду на губах. В больницах частый гость, и еще неделю назад предложением медсестры бы воспользовался, она бы в палате моей голая акробатикой занималась.

Мне и сейчас хочется, несмотря на слабость. Но не с ней, не с той, кто губы призывно облизывает, а с той, что там осталась, за спиной, и демоном считает меня.

Но как только Алину выпишут.

Я свое возьму.

— К девушке зайдите, — повторил.

Развернулся, прошел мимо поста, глянул на беззвучно работающий телевизор, где в новостях уже обсасывают нашу аварию.