— Как сгорел? — смогла я вымолвить, и растерянно оглядела мужчин. — Я не понимаю, о чем вы.

Я же помню, как вышла на кухню, а там папа. Взглянул на меня мимолетно, мне даже показалось, что с одобрением, и я убежала на учебу. Вернулась, села делать… эссе, кажется. Гору информации перелопатила, и, наконец, написала. Пошла в душ, а после легла спать.

А затем стекла, лед, вода и холод. Больница и полиция.

— Вы отказываетесь говорить? — жестко спросил мужчина.

— Я просто не понимаю, что вы хотите! — я застонала от судороги, мышцы с каждой секундой болят все сильнее, и сильнее. — Папа не мог исчезнуть. Может, по делам уехал. Он скоро вернется, никогда он не докладывал мне о своей работе. Вы спросили, и я ответила!

— Тише, тише, — засуетился врач, и неодобрительно взглянул на полицейских. — Девушка не лжет, она пока не в себе. Вам стоит уйти, вы мешаете процессу восстановления.

— Мы еще вернемся! — заявил полицейский, резко встал, и кивнул своему молчаливому товарищу с блокнотом. Оба они вышли, врач начал что-то спрашивать, но я устало закрыла глаза, проваливаясь в мутный сон, полный черно-синей воды.

В следующий раз я проснулась, когда за окном было уже темно, как и в самой палате. Мне снова долго пришлось вспоминать, где я нахожусь, и с этим я справилась. Но в памяти всплыл и разговор с полицейскими.

Папа пропал.

Дом сгорел.

Это правда, или это мне тоже приснилось?!

Раздался тихий скрип, дверь палаты отворилась, впустив мимолетный свет из коридора. Но свет пропал, впустив высокого, массивного мужчину, медленно, но неотвратимо идущего ко мне.

Сначала я испугалась, сердце забилось в моей груди, как птица в клетке от зловещей фигуры, но чем ближе мужчина приближался, тем больше приходило узнавание, пока я не увидела его лицо.

— Демьян, — выдохнула я. — Ты?

ДЕМЬЯН

К ней не пускали весь день. А когда я растолкал врачей и рванул по коридору — меня скрутили санитары.

Вкололи успокоительное.

Они бы со мной не справились, не будь я так слаб.

Но у меня даже резервный запас сил закончился, все ушло на то, чтобы спасти ее, не дать утонуть.

Она бы не умерла, я бы не позволил, скорее река бы высохла.

Шагнул в палату.

В окно падает свет фонарей, желтоватая полоса по постели слабой краской, и Алину не видно почти. Узкое лицо. Темные волосы по подушке разбросаны. Под одеялом хрупкое тело.

Сглотнул.

Шагнул ближе.

Моя девочка.

Чтобы выжить в воде нужно сбросить лишнюю одежду. Открыть окно, и выбираться, но сначала вытолкнуть ее — ту, за которую я сам бы умер.

И если бы не моя физическая подготовка мы бы вдвоем отправились кормить рыб.

— Демьян? — какой тихий голос, шелест.

Помню берег, и ее синее лицо, и как воду из ее легких выталкивал помню, и как по щеке ее ударил, когда не мог пульс нащупать.

А после сбежались люди.

— Как ты? — спросил хрипло и остановился. Ближе подойти не решился, оробел. Если прогонит — уйду, перетерплю, дождусь, когда местные лекари поставят ее на ноги.

Она молчит, разглядывает меня блестящими глазами, а я стою, жду приговора.

Кожу жжет под узкой футболкой, почесать хочется. Скоро появятся волдыри, но мне плевать на рубцы, она не полюбила меня раньше, а теперь не шрамы ее оттолкнут.

Я сам ее отталкиваю, такой, какой есть.

— Где папа, Демьян? — она попыталась привстать, и я дернулся к ней.

— Лежи, не вставай, Алина, — дотронулся до края одеяла, неловко подтянул выше. — Потом поговорим. Обо всем. Сейчас нужно лечиться.

— Ко мне полиция приходила, выясняли, — она кашлянула, — сказали, что дом сгорел. Я не понимаю.

— А ты не помнишь? — спросил.