Боль отступала, но оставляла после себя странное послевкусие. Не как после простуды или перелома. Глубже, будто я могла почувствовать себя изнутри…

Рядом кто-то зашумел и скрипнул стул по полу. Я повернула голову насколько позволяла тугая повязка на шее и увидела подругу. Аню. Ту единственную, которая всегда вытаскивала меня на кофе, в кино или ночные прогулки по городу. Смешная, взбалмошная, вечная оптимистка.

И сейчас она сидела, натянуто улыбаясь, с таким видом, словно сражалась с собственными слезами.

– Ну что, спящая красавица, – нарочито бодро прощебетала она, шевеля пакетом с фруктами на коленях. – Проснулась наконец-то. Я уже думала, ты закосплеишь Спящую красавицу и будешь спать, аж пока тебя не поцелует принц!

Это было… почти мило. Почти до невесомой улыбки на моем травмированном лице. Я чувствовала, что мышцы, кажется, двигались, но через мучительную боль. Сегодня был первый день, как меня перевели из реанимации в палату. И первый нормальный раз, когда могла поговорить напрямую с подругой, даже пощупать ее. Но, сколько реально времени прошло? Какое сегодня число? Казалось, я тупо выпала из реальности и жила в вымышленном мире.

Я снова попыталась улыбнуться. Честно. Но мышцы на лице, все же, не слушались. Или… их больше не было там, где я привыкла их ощущать.

Где-то в глубине груди что-то болезненно скрутилось от мысли, что как раньше больше не будет…

– Как ты себя чувствуешь? – Аня наклонилась ко мне ближе, будто хотела мысли прочесть.

Я пожала плечом. Аккуратно, но робко.

– Нормально, – прохрипела в ответ.

Голос звучал так, будто его прогнали через программу искажения и на мгновение в глазах Ани что-то дрогнуло. Секунда и подруга снова натянула маску веселья.

– Вот и чудненько! – Она потрясла в воздухе пакетом с фруктами. – Смотри, что я тебе принесла.

Я слабо усмехнулась. Или мне показалось? Все казалось сейчас слегка размытым. Как будто между мной и реальностью стояло мутное стекло.

– Сколько я… – сглотнула, – была в отключке?

Аня замялась, улыбка мигом сползла с лица.

– Пару недель. Были сложные операции, Леюш. Много всего. Но ты молодец. Ты сильная. Ты справилась. Ты выжила!

В ее глазах заблестели слезы, а я… отвела взгляд к потолку. К этим стерильным лампам, безжалостно бьющим ярким светом по глазам.

Справилась? С чем? И какой ценой? Мое лицо… На нем, вообще, хоть сантиметр живой кожи остался?!

– Все будет хорошо, – выдохнула Аня и взялась за мою ладонь.

Осторожно. Почти невесомо, потому что и на ней, черт возьми, были ожоги…

– Я с тобой. Мы справимся.

Конечно, я знала, что подруга не бросит меня. В отличие от семьи… Где мама, отчим? Они, вообще, приехали ко мне? Навестили хоть раз? Потому что от медсестер в реанимации я слышала лишь, что ко мне приходила только Анюта. Как и заплатила за лекарства, операции. Я была перед ней теперь в неоплатном долгу.

– Спасибо, – прошептала, пытаясь прятать глубоко внутри себя боль.

Не физическую. Ее заглушали сильные обезболы. Моральную. Она разъедала меня кислотой изнутри…

Больше я ничего не хотела говорить. Да и сил не было.

Аня рассказывала что-то еще о своей работе, о смешном враче с зализанной прической, что подкатывал к ней в отделении реанимации. О моей соседке по палате, с энтузиазмом верящую в гороскопы и прочую ерунду.

А я слушала вполуха. Словно где-то под водой. Ведь единственное, что крутилось в голове и мыслях, было страшное, безжалостное отчаяние. Да, я выжила. Я жива, но… Лицо изуродовано из-за ожогов. Парадокс, оно пострадало сильнее, чем тело. Все это я услышала от врача еще в реанимации.