Видимо Ярчинский был со мной солидарен. Думаю, скидки этого мужчину волновали меньше всего. Бросив на меня ещё один короткий взгляд, он проговорил:

– Едем в квартиру Нади.

Вскоре мы переступили порог прежнего дома Алёны, в котором она, несомненно, провела лучшие годы своего детства. С распределением комнат тоже всё было понятно. Я устроилась в гостевой, Алёна у себя, а Ярчинский предпочёл гостиную. В спальню Нади никто не тронул.

Так как квартира давно пустовала, никаких продуктов питания тут тоже не было. Я включила холодильник в розетку и вызвалась сходить за продуктами.

– Не стоит, – отрезал Влад. – На улице начинается гроза. Лучше закажем еду из ресторана. Если займетесь этим, Наталья, буду благодарен, – попросил он и уже собрался выйти из кухни.

– Владислав Валерьевич…

– Влад, – поправил он, обернувшись.

Глаза, цвета нефрита, сосредоточено скользнули по моему лицу. Заметили ли они растерянность и смущение от его странной поправки?

– Наталья, вы работаете со мной бок о бок, практически на равных, помогаете мне с Алёной. Думаю нам можно опустить отчества, – пояснил Ярчинский, склонив голову.

– Хорошо, – кивнула я. – Думаю вы правы, Влад. Я хотела уточнить ваши предпочтения по меню, прежде чем сделать заказ.

– Я всеяден, – он безразлично пожал плечами. – Так что вам лучше уточнить предпочтения у моей племянницы.

Я прищурилась.

– Мне хорошо известны блюда, которые любит Алёна.

И это была чистая правда. Общаясь с дочерью полгода, я разузнала о ней практически всё. Вплоть до любимого фильма и размера обуви.

Ярчинский чуть нахмурился, обдумывая мои слова. Между нами повисло неловкое молчание.

– Вот как, – наконец сказал он так тихо, словно самому себе. – Выбирайте на свой вкус, Наталья. Обычно я с ним полностью солидарен.

Влад вышел из кухни практически бесшумно, и я, выдохнув, стала выбирать ресторан с доставкой.

Когда с заказом было покончено, на улице действительно разбушевалась сильная гроза. Сердце невольно сжалось, стоило мне вспомнить, как маленькая Алёна боялась грозы. Наверняка, её страхи давно ушли, оставив эти воспоминания только в моей памяти.

Проходя мимо её двери, я невольно остановилась. Некоторое время стояла без движения, не решаясь постучать. Возможно, Алёна спала, или, оказавшись в родном месте, совсем не хотела, чтобы её тревожили посторонние. Господи, как же это мучительно. Быть одновременно так близко и так далеко от родной дочери. Но по-другому я уже не могу. Не могу жить вдали о неё, как было на протяжении пяти долгих лет.

Усилием воли я заставила себя сделать шаг от её комнаты, как услышала глухой стук за закрытой дверью. Алёна не спит, и я всё-таки решилась постучаться.

– Проходите, – послышалось тихое приглашение.

Я осторожно приоткрыла дверь. Алёна сидела на просторной кровати, укутавшись в одеяло, и с любопытством вытягивала голову из своего пухового укрытия.

– Можно? – спросила я, и после её короткого кивка, шагнула внутрь.

Я никогда раньше не была в комнате Алёны. И сейчас с неприкрытым восторгом рассматривала большую свободную от мебели стену, на которой висело множество рисунков. Некоторые из них, в основном нижние, были выполнены ещё совсем маленькой Алёной. Это было понятно по причудливым формам, неровным линиям и небрежным мазкам кисти. С каждым новым рядом рисунки обретали всё больше красоты и мастерства их автора.

– Это мама собирала коллекцию. – Алёна заметила мой интерес. – С тех пор, как я стала посещать художественную школу.

Грудь безжалостно сдавило от сожаления. Сколько незабываемых моментов из жизни Алёны прошли мимо меня. Отвела взгляд от стены, стараясь не вспоминать ту роковую ошибку, которая разлучила меня с дочкой и навсегда вырвала моё сердце.