При одном взгляде на моего будущенького поняла: план Гильгамеша не удался. Глаза Огнеокого впились в меня с нескрываемым вожделением, и я почувствовала, как меня охватывает паника. Какие разговоры и убеждения, если он смотрит на меня, как умирающий от голода на уставленный яствами стол? И где Гильгамеш? Не слушая бормотание жрецов, я лихорадочно скользила глазами по лицам собравшихся. Энлиль и Нинлиль, Энки и Нинхурсаг[1], Сисиг, Тишпак, Син, Таммуз... и никаких признаков Гильгамеша. Неужели "открывшись" наследнику пантеона, Бесстрашный подписал себе приговор? Я бросила опасливый взгляд на будущего супруга. Роскошное одеяние, повторяющее "мотивы" моего: золото, лазурь и павлиньи перья. Горящие нетерпением жёлтые глаза, учащённое дыхание... Я пропала. И Гильгамеш тоже.

Церемония тянулась бесконечно. Сначала "ритуальная часть" в Доме Небес, где мне на голову возложили тиару из камней, переливавшихся всеми оттенками синего, а Мардук надел на палец кольцо — цветок с лепестками из опала и стебельком из изумрудиков, обвившим палец в три ряда. Потом торжественное возвращение во дворец Владыки Ветра, где с меня, наконец, сняли мантию, и я осталась в моём невесомом одеянии под горячими взглядами божеств, успевших упиться вином ещё в храме. Гильгамеш так и не появился, и я твёрдо решила разбить о голову муженька все предметы интерьера, пока он не скажет, что случилось с Бесстрашным!

За роскошной трапезой я с трудом заставила себя проглотить несколько кусочков... чего-то. Уже не обращала внимания на завистливо-насмешливые взгляды Энки и восхишённо-масленные остальных. Но когда зал погрузился в полумрак, и божественный отпрыск сграбастал лапищей мою ладонь, поняла, что час мой пробил.

— Время уединиться, — горячо прошептал он мне на ухо так, что слышал весь зал. — Мардук так тосковал по возлюбленной им деве...

Выдавив улыбку, я поднялась вслед за ним, но Огнеокий, громко чмокнув мою ладонь, неожиданно её выпустил, и мрак стал кромешным. Я чувствовала, как что-то подхватило меня и куда-то понесло. А, когда тьма рассеялась, обнаружила себя в опочивальне, по величине и роскоши затмевавшeй всё виденное мною до сих пор. Вокруг — с десяток дев. Быстро сняв с меня одеяние и драгоценности, они спрыснули кожу чем-то приятно пахнущим и сунули мне чашу с сикерой. Я отпила несколько глотков прежде чем поняла: это вовсе не сикера, а... что-то другое не менее забористое. Одна из дев тотчас выхватила у меня чашу, кивнула остальным... и вот я уже одна, абсолютно обнажённая и напряжённая до предела, в опочивальне моего ритуального супруга. На столике возле ложа — изящный кувшин и два кубка, рядом со столиком — напольный светильник в виде изогнутого не то хвоста, не то щупальца какой-то твари. Что-то из этого точно сгодится для самообороны! Тихий вздох за спиной заставил подскочить, рука непроизвольно метнулась к кувшину... и замерла на полпути.

— Этого не может... Неужели удалось? Мой возлюбленный... — пролепетала я.

На пороге, не сводя с меня горячего взгляда, стоял Гильгамеш. Просияв растроганной улыбкой, он бросился ко мне, опрокинув оказавшееся на пути кресло. Я сдавленно охнула, когда Бесстрашный с силой прижал меня к могучей груди, но тут же обвила руками его шею.

— Так испугалась, когда не увидела тебя...

Подхватив на руки, он поцеловал меня с горячностью, будто уже никогда не надеялся ни увидеть, ни прикоснуться.

— Тоже скучала по тебе... — выдохнула я.

Но Гильгамеш уже опустил меня ложе и, хрипло пробормотав "возлюбленная", исступлённо стиснул в объятиях.