— У меня были отличные учителя. Ты — самый лучший. Все твои уроки я запомнил отлично, хоть сейчас экзамен сдавай.

— Зачем тебе это нужно, Клим? — хрипит, а я как ни в чём не бывало принимаюсь за нарезку стейка из сёмги. — Бабки понадобились? Или просто месть?

— Бабки у меня есть, мне на них плевать. Они лишь инструмент, не больше.

— И что теперь будет? Как в лихие девяностые на счётчик поставишь? Паяльник достанешь?

Я смеюсь, потому что так дела делал когда-то сам Нечаев, и я сполна прочувствовал на себе его методы.

— Вполне возможно, — говорю, отсмеявшись, — но есть и другой вариант. Ты любишь свои бабки и ещё ты любишь свою дочь. Интересно, что больше?

— Подонок.

— Даже не представляешь, какой я подонок, — киваю и бросаю в рот кусочек стейка, но вкуса не чувствую. с таким же успехом я мог жевать кусок картона. — Итак, даю тебе срок до утра, уяснил? Думай, Нечаев, думай. Выбор всегда есть.

— Ты не посмеешь, — выдыхает, а я киваю, доедая стейк.

— Ещё как посмею. Мне нужна Маша, тебе — твои бабки и сраная империя. Поверь, я такие проценты прикручу, вовек не расплатишься. С голой жопой по миру пойдёшь. А будешь хорошим мальчиком, не будешь глупить, погасишь долг и заживёшь спокойно.

— То есть моя дочь в обмен на возможность погасить долг?

— Именно.

— Но как ты себе это представляешь? — нервничает и вскакивает на ноги. Меряет шагами маленькую кабинку, а я беру в руки бокал с виски. — Она же живой человек! Она моя дочь!

— Надо было лучше думать, когда ты всё закладывал. Сейчас либо утром на мой счёт поступает вся сумма с процентами — она обозначена в документах, ознакомься на досуге. Либо я забираю себе Машу. Выбор за тобой.

— Клим, дай мне хотя бы сутки!

— Ночь. Одна единственная ночь. В восемь утра твоя задница превратится в гнилую тыкву.

Я поднимаюсь на ноги, но прежде чем уйти говорю:

— Ты слишком многое мне задолжал. Пришла пора возвращать.

— Клим, твои родители сами виноваты. Но я не убивал их. Слышишь меня? Не убивал!

Его слова бьют меня розгами прямо по сердцу, и я сжимаю кулаки, готовый разбить его тупую башку. Не знаю, каким чудом удаётся сдержаться и не убить его. Вместо этого говорю:

— Если ты ещё раз, гнида отожратая, ещё хоть один раз о них заикнёшься, я заставлю тебя сожрать свой язык, а член свиньям скормлю. Кстати, документы оформлены на совесть, потому не выйдет меня кинуть.

Нечаев молчит, тяжело дыша, и я впитываю его страх, кайфуя от этого ощущения. И уже, дойдя до двери, поворачиваюсь к Нечаеву и заглядываю в самые ненавистные глаза на свете.

— И да, приятель, без глупостей. У меня плохое чувство юмора , отличная охрана и рефлексы. Восемь утра, Нечаев, запомни. Номер моего телефона в папке. Жду.

В гробовой тишине я покидаю кабинетку Нечаева, зная наперёд всё, что будет дальше.

4. 4. Маша

С самого утра всё валится из рук, за что ни возьмусь. Странное какое-то состояние, и найти этому объяснение не выходит. А ещё эта бессонница, и сны странные.

Вот уже неделю каждую ночь я просыпаюсь от того, что ко мне приходит мама. Она смотрит на меня, гладит по голове и просит быть аккуратнее. А потом уходит в туман, где еле различим крошечный крестик над холмиком.

Он такой маленький, усыпан толстым слоем снега, и я захлебнувшись во сне своей тоской, подскакиваю на кровати.

Каждую ночь вот уже неделю. И конца и края этому нет.

Кажется, должно случиться что-то плохое, но я не провидица, мне не разобрать будущее по снам и предчувствиям.

Со мной уже когда-то случились самые страшные в жизни вещи, и я сыта ими под завязку, но разве у судьбы бывает предел?