Я ненавижу её за предательство, я ненавижу себя за слабость. Столько грёбаных беспросветных лет, а память о ней выжигает мою душу дотла каждый божий день.

В кармане вибрирует телефон, и я спускаюсь вниз. Подальше от этой комнаты, подальше от Бабочки. Потом решу, что со всем этим делать, потом найду выход, а пока наступило время поговорить.

— Клим? — раздаётся на том конце провода ледяной голос Нечаева, а я усмехаюсь и нажимаю кнопку записи разговора.

Пусть я и безумец, пусть порой сам себя пугаю, но мозги мои пока ещё варят.

— Нечаев, что нужно?

Тот недолго молчит, что-то там обдумывая своей тупой башкой, а я вхожу в пустой кабинет. Зажимаю ухом трубку и раскручиваю крышку бутылки.

Напьюсь, ей Богу, напьюсь. Если алкоголь вообще сможет взять меня сегодня.

— Маша у тебя? — наконец-то формирует чахлую мысль, а я глотаю горький алкоголь, растягиваю паузу. — Клим! Не молчи! Она у тебя?

— Да. Волнуешься о своём цветочке?

— Ты… если один волос упадёт с её головы! — ярится, забавляя меня запоздалым беспокойством о судьбе дочери. —  Клянусь, я закончу начатое тогда, я урою тебя, гнида.

Как страшно, уссаться можно.

— Ты продал свою собственную дочь, — напоминаю, рассматривая комнату через хрусталь тяжёлого стакана. — Променял на свой бизнес. И после этого ты звонишь мне и угрожаешь?

Честно, мне даже интересно, что творится в голове этого недоноска.

— У нас был уговор, — выплёвывает сгустки истерики. — Ты поставил меня в невыносимые условия. Ты вынудил меня!

Какая драма, а я прямо опереточный злодей. Если верить Нечаеву.

— Я дал тебе время. Целую ночь, Нечаев. Помнишь? За ночь ты мог сделать, что угодно: найти деньги, увезти подальше Машу, спрятать её, прислать ко мне киллера, взорвать мою машину... — перечисляю всякие варианты, хотя это и не в моих интересах. — Пустить себе пулю в лоб, в конце концов. Но ты выбрал то, что выбрал. Ты спас свой бизнес. И продал свою дочь.

— Подонок.

— Мы это уже обсуждали, — допиваю виски и наливаю себе ещё порцию.

Гулять так гулять.

— В какую глубокую и тёмную задницу ты запихнул свою совесть? Теперь метаться поздно: Маша останется у меня. Разговор окончен.

Кладу трубку, бросаю телефон на стол и, перевернув полупустую бутылку вверх дном, заливаю разбитую до крови руку.

7. 7. Клим

— Клим, кончай бухать, — просит Арсений, а я допиваю очередную порцию виски и, хорошенько размахнувшись, бросаю стакан в стену.

Стекло разлетается мелким крошевом, с противным звоном опадает на пол, усыпая его радужными осколками. А я откидываюсь не спинку кресла и пялюсь в одну точку над плечом Арсения. Он убирает медленно от головы руки и косится на меня так, словно увидел своими глазами, как я откусываю голову девственнице.

Даже Арсений не часто видел меня в таком состоянии, как сейчас, и я замечаю замешательство в его глазах.

— Ещё вопросы будут? — интересуюсь, а Арсений потирает шею, глядя на меня в упор.

— Совсем свихнулся?

— Не заметно разве?

Арсений поднимается на ноги, раскрывает рот — наверное, мораль прочитать мне хочет, но с тяжёлым вздохом машет рукой. Знает, что толку со мной общаться в таком состоянии нет никакого — только хуже будет.

Он видел меня разным — мы уже восемь лет рука об руку, и он за мной хоть в огонь, хоть в воду, но даже Арсению я не позволю жрать мой мозг чайной ложкой.

— Арс, я уже взрослый мальчик, сам разберусь, когда мне пить и как много. Уйми свою заботу и займись прямыми обязанностями.

— Девку долго в комнате держать собираешься? — переводит тему, а я понимаю, что если он так продолжит, следующей в стену полетит пустая бутылка.