- Ша. Сама скатаюсь со шлимазлом к Моне. А ты работай иди, чай теперь и кабыздоха кормить надо. А Моня любит чаи распивать, да за жизнь калякать, вернемся к вечеру. Вон Синявкин отвезет. Да, Боряся.

- Что? – оживился Синявкин.

- Говорю, да? – хмурится Бейся. Этот ее взгляд обычно хорошего не предвещает, поэтому ее визави и сейчас кивнул с готовностью, даже не зная, что ему предстоит.

- Вот и славно. Значить, завтра свой шарабан вк десяти утра подашь к подъезду.

- Дык, я хотел... Это...

- Знаем мы чего ты хотел то. Но учти, промохаешь нам выезд, я с тэбэ сдеру шкуру, потом натяну обратно мэхом внутрь и скажу, что так було.

- Пропал день,- бурчит Борис.- Из жизни вон.

Остаток вечера проходит восхитительно. И все мои страхи отступают, сменяясь легкостью и благодарностью к этим людям, ставшим нам с Петей настоящей семьей. Малыш здоров и счастлив. Я слежу за каждым его шагом и не вижу никаких отклонений. Наверное и вправду перенервничал. И я перенервничала. Все будет хорошо.

- Мам, плаздник был плосто огонь,- уже засыпая улыбается мой мальчик. Наглый Бармик угнезживается с ним рядом, недовольно скалит зубки, когда я поправляю одеяльце. Отвоевал таки право спать с хозяином. Включаю ночник, наверное зря. Петюша засыпает, едва коснувшись подушки головой.

А я сижу еще час рядом, прислушиваясь к ровному дыханию сына. Все у нас будет хорошо. Нам не нужен никто, чтобы быть счастливыми. Это я повторяю про себя, словно мантру. Стараюсь поверить в свои же слова. Но что-то скребет в душе. И это не просто страх. Это предчувствие чего-то неотвратимого.

9. 8

Глава 8

Петр Демьянов

Я вдруг понял, что не хочу домой. Прямо до отвращения. Сидел в машине, слушая молчаливое сопение Владика, и не мог заставить себя сделать несколько шагов до двери особняка, который я строил, чтобы быть в нем счастливым.

- Петр Дмитриевич, вам дверь открыть? – наконец прервал молчание водила.- Десять минут уже сидите. Что-то не так?

- Не нужно, все так. Свободен,- выдавил я и наконец дернул на себя ручку на дверце. И дорожка, ведущая к крыльцу, чистая показалась мне выхолощенной до противного скрипа. Осень, а ни одного мертвого листа нет ни на плитке, ни на искусственном газоне.

Встретила меня горничная. Как, впрочем, всегда. Захотелось развернуться и сбежать, глядя на искусственную улыбку вымуштрованной до состояния робота-пылесоса прислуги.

- Карина Альбертовна не приказывала накрывать к ужину. Сказала вас ждать. Она снова на диете, не ест после шести.

- Я поужинал,- морщусь. Сидеть за столом в одиночестве мне от чего-то именно сегодня противно.- Подай в кабинет вот это,- протягиваю девке измятый одноразовый контейнер.- И боже тебя упаси переложить вкусняшку на фарфор. Приборы тоже не нужно.

- Но, как же? – смотрит на меня чертова баба расширившимися от ужаса глазами. Тоже, наверное думает, что я умом тронулся.

- Я буду закусывать виски тортом,- ухмыляюсь я. Интересно, как скоро прибежит «любимая» женушка полюбоваться моим безумием.- И есть буду руками.

- А если...

- А если ты будешь спорить, то вылетишь с работы, без выходного пособия,- рычу я. Не понимаю, от чего злюсь, и почему сорвался на бабу, которая просто делает свою работу. И делает ее хорошо. И виновата в этом чертова девка с глазами как у оленихи и ушастый картавый «колсал», который сам того не подозревая, попал в мою болевую точку. Обозвав меня тррррусом.

Виски пьется как вода. Мой любимый кабинет, интерьер которого я подбирал тщательно и нудно кажется сейчас слишком мрачным и тяжелым. Даже воздух, пахнущий сандалом, раздражает. Бесит все, кроме мятого пластикового контейнера, одуряюще воняющего свежим бисквитом.