— Намекаешь, что я восстал из мертвых? — улыбается он. Точнее, я думаю, что улыбается, потому что глаза мои все еще закрыты. Но есть что-то в его голосе, что заставляет в данный момент представлять как уголки его губ ползут вверх.

Тут бы самое время ввернуть шуточку про зомби без мозгов, но я продолжаю вслух перечислять все терпкие мужские ароматы, которые знаю.

— Можешь не стараться, — вздыхает Демид. — Этот аромат был создан специально для меня.

Я, наконец, убираю ладони от век, чтобы демонстративно закатить глаза и протяжно выдыхаю. Впрочем, могла бы и сама догадаться. Запах слишком породистый, слишком индивидуальный. Разумеется, такой как Вяземский не будет пользоваться чем-то из масс-маркета.

— Ты ведешь себя как-то странно, — замечает он, не спеша покидать мое личное пространство.

— И чувствую себя под стать, — в тон ему признаюсь. Делаю глубокий вдох, пытаясь собраться с суматошными мыслями и выдаю: — Кажется, твой идиотский брат добавил что-то в мой сок.

— Что? — хрипит Демид. — Хочешь сказать, он опоил тебя наркотой?

— Хуже, — трагично произношу. — Алкоголем!

— Тебе плохо? — флёр кокетства вмиг исчезает из его голоса и, схватив меня за плечи, Демид заставляет посмотреть ему в лицо: — Тебе нужно к врачу? Черт, Заноза, ты же сказала, что не совсем пьешь алкоголь. У тебя аллергия?

Демид продолжает обеспокоенно всматриваться в мое лицо, видимо, ожидая, что оно вот-вот увеличится в размере от отека Квинке или же изо рта пойдет пена, но на самом деле, моя реакция на алкоголь в крови гораздо хуже.

— Лучше бы была аллергия, — шумно выдыхаю, начиная сползать вниз по колонне. — Я просто перестаю себя контролировать. Абсолютно.

На последнем слове я делаю огромные глаза, чтобы еще больше выделить значимость проблемы, но Демид вместо этого лишь усмехается.

— Ты сейчас похожа на лемура, — протягивает он. — Такие же огромные глаза. Хочешь сказать, что ты одна из тех девушек, которые от пары глотков спиртного тут же теряют трусики?

— Если бы алкоголь будил во мне похотливую самочку, то наутро пришлось бы краснеть только перед одним человеком. А так… у меня полностью слетают фильтры. Я говорю все, что думаю. Абсолютно все.

Веки начинает покалывать от того, как сильно я их раскрываю и словно в доказательство своих слов выдаю:

— Почему, кстати, я похожа на лемура, а не на долгопята? У них глаза явно больше. Правда, они не такие милые… Несправедливо, да?

— Обалдеть, — весело протягивает Вяземский. — То есть, я сейчас могу спросить тебя о чем угодно и ты скажешь правду?

— Поверь мне, я скажу правду, даже если ты меня не спросишь. И не только тебе. Уведи меня отсюда. Срочно.

Впиваюсь в его руку и висну на ней, словно примат на лиане. До боли стискиваю зубы, стачивая как минимум пару миллиметров эмали, чтобы снова не начать рассыпаться комплиментами его туалетной воде и крепкому каркасу мышц, который я так отчетливо ощущаю плечом.

Кляп. Мне срочно нужен кляп. Господи, что ж я сегодня так на одежде сэкономила? Был бы шарфик или хотя бы поясок какой, я бы непременно засунула его себе в рот. Но сейчас на мне даже носков нет. Долбанный пиджак, брюки и трусы… в сердечко.

О последнем я, разумеется, незамедлительно оповещаю Демида и моментально чувствую, как его грудная клетка раздувается от обильного вдоха. Он ничего не отвечает, но руку мою сжимает еще крепче, переплетая наши пальцы до боли в суставах.

Вывернув из коридора, я уже вижу спасительные двери на свободу, но в следующее мгновение взгляд цепляется за яркую фигуру Натальи… с микрофоном. Рядом с ней стоит Арина и, видимо, отвечает на заданный кем-то из толпы вопрос. Камера оператора направлена так, что я всерьез рассматриваю вариант по-пластунски проползти на выход, но в этот момент Филатов замечает меня и призывно машет руками. Наталья теряет фокус и тоже переводит взгляд на нас, после чего грозно зыркает глазами и произносит какую-то пламенную речь, из которой я слышу лишь “представители завода” и “ответить”.