— Роман Алексеевич…

— Тс-с-с, — шикает он. — Учительским тоном разговаривать со мной по ночам будешь. А сейчас меня слушай. Я ни единым словом тебе не солгал. Все, что написал, чистая правда. Не верь, но я ждал твоего ответа. Просто на меня такое дерьмо свалилось, что нихрена мне сейчас не до романтики, Бабочка. Прости.

— Что случилось? — спрашиваю я на автомате, и горло сдавливает невидимой петлей. — Что-то с Арти?

— С Лучианой. Эта звезда беременна. Сегодня ночью с кровотечением в больницу попала.

— Ох! Надеюсь, все обошлось? Как она сейчас?

— Не знаю. Врачи говорят, хорошо. Меня к ней не пускают.

— Как? На каком основании? Обратись к главврачу, — советую я, не заметив, как перешла на «ты».

— Меня не медперсонал не пускает, а свои же люди. Представляешь, каких гадов пригрел на груди, — горько усмехается он. — Боятся, что пришибу засранку. А я пришибу. Руки чешутся.

— Ром, так нельзя. Ей поддержка нужна. Девочка совсем молодая. Надеюсь, ты ее парню ничего не сделал?

— Парню? Нет у нее никакого парня. Ищу скота, который обрюхатил ее. Она-то, падла, хрен имя назовет.

— Тебе нужно успокоиться. В этом нет ничего страшного. Ты снова печешься о своей репутации, не думая о чувствах девочки. Ей сейчас гораздо хуже. Ей нужен человек, который поддержит…

— Так приди. Поддержи. Подруг у нее нет. Арти еще сопляк. А ты ей понравилась.

— Я?.. Я бы с радостью, но… Мы со Степой сейчас уезжаем к его маме. Вернусь в понедельник и навещу Лучиану, хорошо? Скажи, она в центре акушерства и гинекологии?

— Со Степой уезжаешь? — издевательски смеется он. — Ну счастливого отдыха!

Буквально выплюнув это пожелание, Чеховской отключается, а я еще полминуты слышу эхо его голоса. От него всего можно ожидать, но что-то подсказывает мне, он не способен быть настолько жестоким с племянниками ради завоевания очередной женщины. С Лучианой действительно беда. У Арти никого, кроме нее. Этим детям и так не повезло родиться в криминальной семье, а тут еще и непонимание со стороны. Они могут казаться взбалмошными, но я уверена — это защитная реакция, выработанный рефлекс. Своим вызывающим поведением они привлекают к себе внимание. Недолюбленные, лишенные материнской ласки.

— О чем задумалась? — В кабинет входит Степа с розой в руке. Очень вовремя его на цветы потянуло. — Привет, — мягко улыбается, протягивая мне презент. — Извини, мне следовало набраться терпения. Дать тебе время привыкнуть к новому месту. Я вел себя как эгоист.

Я сглатываю, кладя телефон на стол и принимая розу.

— Простишь?

Поднимаю лицо, смотрю в сияющие глаза мужа и проклинаю его за это. Лучше бы он продолжал психовать. Было бы проще убедить его, что мне нужно остаться.

— Мама нас уже ждет. Поехали.

— Степ, — произношу я и откашливаюсь от застрявшей в горле хрипотцы, — тут такое дело… — Вздохнув, поднимаюсь из-за стола. — Я не могу поехать. У меня педсовет на носу и… в семье одного ученика горе случилось.

— В смысле? — Улыбка сходит с его лица, брови съезжают на переносицу. — Мы же договорились. Мама там хлопочет, нас ждет. Педсовет тебя каким боком касается? Речь о себе в пяти предложениях составить? Это недолго. А к горю в семье ученика ты какое отношение имеешь? Чем поможешь?

— Степ, там все сложно. Мальчик под опекой. Он фактически сирота при живых родителях, а у него сестра…

— Понятно! — рычит Степа, делая шаг назад. — Ты и не собиралась ехать. Я еще вчера это понял. Причину искала.

— Нет! — спорю я. — Ты же знаешь, я…

— Пф-ф-ф… — выдыхает он. — Хватит! У меня твои оправдания вот где! — Степа подставляет ребро ладони к горлу. — Я, как после травмы стал меньше зарабатывать, так ты и забычилась. Ничего, дуйся-дуйся. У меня в понедельник занятия с особенным спортсменом начинаются. Они хорошую спонсорскую помощь нашему клубу принесут. Посмотрю я потом, как ты запляшешь, когда опять будешь себе из-за границы шелковые платочки заказывать.