Долго не думая, я просто переплел свои пальцы с Дашкиными, и потащил ее за собой на балкон. Там можно открыть окно и вообще хоть немного светлей будет. Девчонка не сопротивлялась, семенила следом, но руку мою сжала настолько сильно, что аж ногти впились в кожу. Вот это да. Видимо что-то конкретно ее напугало, по крайне мере, человек в долю секунды не меняется просто так. Я светил фонариком на пол, чтобы мы не дай Бог не сшибли мебель или она нас. Иногда оглядывался и ловил себя на мысли, что сейчас Дашка выглядела, как маленький котенок, над которым издевались дети. Такие обычно с опаской смотрят потом на людей, не подходят близко, и всегда ждут чего-то… камнем в шею, ногами по ребрам или колбасу, напичканную иглами.  

Оказавшись на балконе, хотя это больше походило на лоджию, я планировал оставить Лисицыну и сходить на кухню за водой. Однако она вновь взмолилась не оставлять ее. Ну не сволочь же я. Даже если ненавижу Дашу, даже если хочу, чтобы она с мамашей поскорей свалила восвояси, сейчас просто не могу оттолкнуть. Все нутро противится. Если человек нуждается в помощи, пусть и не самый любимый, не самый приятный, я все равно помогу. Такая уж натура. От самого себя не сбежишь.  

На балконе было не особо светло. В соседних квартирах огоньков тоже не наблюдалось, значит не мы одни такие. Я открыл окно, и теплый осенний ветерок ворвался в узкое пространство, позволяя, насытится кислородом.  

Решил сесть на пол и Дашку потянул за собой. Она покорно опустилась рядом, коснувшись своим плечом моего.  

Поразительная картина, и слов-то нет описать. Вечер, темная комната и мы с Лисицыной сидим, держась за руки. Она смотрит перед собой, а я на нее. Она едва дышит, и мне почему-то дышать тяжело. На языке столько вопросов, но задать ни один не решаюсь. Ладно, посидим так немного, потом свет включат, и разойдемся по разным комнатам. Только бы она дрожать перестала, и слезы на лицо не скатывались. Остальное уже не имеет значение, если честно.  

- Т-ты ведь… не уйдешь? – разрывает тишину голос Дашки. Мне требуется больших усилий, чтобы вообще разобрать ее реплику. Говорит так тихо, почти шепотом.  

- Пока ты не успокоишься, не уйду.  

- Только маме не говори, пожалуйста? – кажется, она всхлипывает. Но освещение от телефонного фонарика такое тусклое, да и лежит он далеко, просто не дает тьме поглотить помещение до конца.   

- Почему?  

- Она думает, что все давно в прошлом. 

- Ты боишься темноты? – вопрос с языка слетает быстрей, чем я успеваю подумать, а надо мне ли знать эту подробность жизни едва знакомого человека.  

- Звуков в темноте, голоса… - Дашка поворачивает голову и смотрит на меня из-под густых ресниц. Вроде и тускло, вроде и видимость почти нулевая, а меня пробирает от ее взгляда. Там отчетливо, большими буквами, читается страх. А еще мольба, как у невинного и бездыханного животного. Сглатываю ком, который затесался в горле. Откидываю дурные мысли, и тут Лисицына вдруг подает голос.  

- Мне было шесть. Знаешь, дети очень доверчивые. А он был таким набожным.  

- Что… - хрипит мой голос, но девчонка будто пропускает мимо реплику. Смотрит так внимательно в мои глаза, словно ищет там, ищет надежду, ищет спасательный круг. Снова сглатываю.  

- Он часто играл с детками, конфеты раздавал. Его все родители любили. Добрый дядечка, который помолится за вашего малыша. В тот день было солнечно, и я вышла во двор к девочкам. А их не было. Зато был он. Улыбнулся и протянул конфету. Предложил поиграть с ним… - Дашка замолкает, делая глубокий вдох. Ее зрачки слегка расширяются, и теперь уже, кажется, она смотрит не на меня. Будто погрузилась в свои воспоминания.