Я демонстративно игнорирую Арсенио, он не обращает внимания на меня, хотя по-прежнему держится рядом. Байрон насмешливо наблюдает за нами, иногда в шутку предлагая сделать ставку, кто из нас двоих дольше будет обижаться, и вскоре ледок глупого спора тает сам собой, мы начинаем беседовать на какие-то пустяковые темы и вот уже смотрим друг на друга, улыбаемся, позабыв о недавнем конфликте. Я несколько раз выхожу танцевать то с Арсенио, то с Байроном – просто потому, что нельзя весь вечер отдавать предпочтение лишь одному партнёру по танцам, других кавалеров инкубы ко мне не подпускали, а скандальных выходок на сегодня и так более чем достаточно.

Я с немалым изумлением узнаю, что брат успел стать героем сплетен не только из-за свежеприобретённой невесты. Мне охотно и в деталях пересказывают, что Эван ни с того ни с сего набросился на честного господина Гериберта Норвилла, известного на весь Лилат торговца живым товаром, ударил того – и в подтверждение мне предлагают разыскать самого господина Норвилла, дабы лично засвидетельствовать наличие разбитой губы, – и, даже не удосужившись извиниться, ушёл в обществе своей рыжеволосой невесты-провинциалки. Лилатские почтенные матроны сочувственно смотрят на меня, неодобрительно качают головами и роняют будто вскользь, что, дескать, чего ещё ожидать от волка и человека со столь низким происхождением и замашками грубияна и забияки. Затем, словно спохватившись, дамы начинают наперебой уверять меня, как мне повезло с матерью, да будут воды Вечной реки тихими для неё, как хорошо, что она воспитала единственную дочь истинной леди, не чета сыну, перенявшему плебейские манеры своего покойного батюшки. Я улыбаюсь женщинам натянуто, через силу, понимая прекрасно, что едва я отвернусь и отойду подальше, как они с не меньшим энтузиазмом начнут обсуждать меня. К счастью, за танцами и беседами проходит время, даже больше получаса, и мы можем покинуть бал. Эван и Тесса, как ни странно, и тут успевают опередить нас, уехав раньше. Финис остаётся, я чую его, насколько это возможно в душном, переполненном запахами разных людей и нелюдей зале, однако к нам он не приближается, даже на глаза не показывается, держится в тени. Что же, раз Эван уехал, не сделав мне выговор, не упрекнув и ничего не сказав инкубам, значит, этот вечер мой.

Наш.

И вся ночь.

Мы действительно долго катаемся по городу на мобиле Байрона, серебристо-стальном, с открывающимся верхом. Я так давно не видела ночного Лилата, что любуюсь им, будто в первый раз. Рассматриваю освещённые улицы, полные народу, яркие вывески заведений, работающих до рассвета, слушаю голоса, не разделяя их на отдельные, музыку, доносящуюся из клубов и рестораций, рокот других мобилей. Впитываю ощущение жизни этого города, странной, диковатой, совершенно безумной в порождении и удовлетворении самых низменных желаний обитателей его и одновременно холодной, расчётливой, как у всякого хорошего дельца. Вся моя жизнь до сего момента прошла в стенах Лилата – я родилась и выросла в Верхнем городе, провела тяжёлые, страшные годы ранней юности в Нижнем и благодаря упорству и труду Эвана смогла вернуться в Верхний. Вернуться молодой, красивой, уверенной в себе, не сломленной ударами судьбы, не истрёпанной Нижним городом, будто коврик собакой.

Была ли я счастлива здесь?

Была.

Когда-то давно, при жизни родителей.

А ныне я и сама не знаю в точности, чего хочу по-настоящему, что вновь сделало бы счастливой меня, не ждущей от судьбы подвоха, а от окружающего мира – предательства.