– Завтра ты возьмёшь отпуск на своей работе. Или уволишься – мне плевать. К полудню ты должна быть по этому адресу, – он протянул мне листок с парой строчек, написанных убористым почерком. – С собой можешь ничего не брать: всё необходимое я приобрету сам. Это понятно?

– Понятно, но… – кивнула я и, вдохнув поглубже, с отчаянием выпалила: – Моя мама… она болеет. Я не могу оставить её одну.

Он открыл ящик стола и достал оттуда несколько купюр.

– Наймёшь сиделку. Этого должно хватить.

– Но что я ей скажу? – беспомощно пробормотала я, глядя на купюры так, словно они могли меня ужалить.

– Придумаешь что-нибудь, – отрезал он, заполнил чек и вложил его в конверт. – Например, что уезжаешь в другой город договориться о кредите.

Он помолчал, а потом добавил:

– Ты сможешь звонить. Не более одного звонка в день. У тебя все? Как я уже говорил, у меня не слишком много времени.

В самом деле? Но его хватило на то, чтобы раздеть меня, облапать и… Впрочем, говорить вслух ничего подобного я не стала. Пока деньги не в кармане, не стоит дергать тигра за усы.

– А чек? – тихо напомнила я.

– Чек получишь, когда выполнишь свою часть контракта. А пока он полежит здесь, – он покачал конвертом, кинул его в ящик стола, который сразу задвинул.

– И какие у меня гарантии…

– Гарантии? – перебил он, насмешливо приподняв брови. – А никаких гарантий. Только мое слово, но ему можно верить…

«В отличие от твоего!» не прозвучало, но явно повисло в воздухе.

– Хорошо, – выдавила я.

Схватила сумку и направилась к выходу. На пороге нерешительно потопталась, распахнула дверь, на всякий случай быстро проскочила мимо секретаря, на ходу попрощавшись, и вылетела в коридор.

Я пробкой выскочила из стеклянных дверей бизнес-центра и быстро зашагала по улице, лавируя в толпе прохожих. Мелькали лица – разные: улыбчивые, хмурые, спокойные, – сливаясь в колышущееся цветное пятно, что равнодушно текло навстречу. И никому не было до меня никакого дела.

Впрочем, и мне до них не было дела. Лишь бы поскорее оказаться как можно дальше от офиса с его невыносимо ярким откровенным светом, от холодного дельца, отдаленно похожего на Алекса. Я сворачивала снова и снова, петляла по незнакомым улицам и переулкам, словно заяц, запутывающий следы. Почти бежала, вплетая в ровный шум города дробный перестук каблуков. Бежала… Как будто от себя можно убежать.

Свернув еще раз, я очутилась на небольшой аллее. Добрела до первой же скамейки и, рухнув на нее, обхватила голову руками. Шок от внезапности, неожиданности непристойного предложения, придававший ему щадящий оттенок нереальности, постепенно проходил, словно заморозка с зуба. И весь ужас произошедшего в офисе запоздало обрушился на меня, в клочья разрывая мозг.

От злости, бессильной ярости, отвращения к самой себе сводило скулы. Внутри скрутило так, что дышать стало тяжело. Эта сделка даже не унижала, нет. Она убивала. Втаптывала в пыль, размазывала, заставляя чувствовать себя ничтожеством.

Я поверить не могла в жестокость мужчины, которого когда-то знала.

Всё было жестоко: сама сделка, которую он мне предложил. Жуткие, невозможные слова, сказанные холодным голосом. Руки, шарящие по голому телу. И мое жалкое «Да». Я не хлестнула наотмашь по красивому надменному лицу, не развернулась, не вышла за дверь. Я согласилась…

От невыносимого жгучего стыда я застонала сквозь стиснутые зубы, до боли сжав пальцами волосы. Сквозь мешанину безжалостных мыслей пробился папин голос. Так ясно, словно я и на самом деле слышала его: «Не пытайся изменить то, что изменить ты не в силах».