Мы бросились бежать одновременно. Он от меня, я – за ним.

Мы помчались, громко топая и поднимая столбы пыли, к другому краю деревни. По дороге я с размаху запулила свой рюкзак в кусты, что позволило значительно ускориться, но если бы Амелин не обернулся и не налетел на прислоненный к столбу велосипед в конце улицы, я бы вряд ли его догнала.

Но он с грохотом сшиб велик и нагнулся, чтобы поднять. В этот-то момент мне и удалось с разбега заскочить ему на спину.

От резкого толчка и тяжести он пошатнулся, прошел, отчаянно пытаясь восстановить равновесие, еще немного вперед, но, когда я врезала ему кулаком между лопаток, не удержался – и мы оба полетели в глубокую придорожную канаву за крайним домом.

Мои истошные крики прокатились по всей деревне. Во дворе залаяли собаки.

Канава целиком заросла крапивой, а я была в майке и шортах.

Однако вместо того, чтобы срочно доставать меня оттуда, Амелин с силой навалился и, даже не давая сделать вдох для следующего крика, стал целовать. Подлый, коварный, обезоруживающий ход. Потому что я и правда забыла о жгучей боли и обиде. Позабыла о злости и о том, что собиралась его «убить». Потребовалось собрать всю силу воли в кулак, чтобы окончательно не растаять.

Какое-то время мы сосредоточенно боролись, из-за чего я не слышала, как на дороге появились люди, а когда совсем над нами раздались громкие мужские голоса, Костик прижал мою голову к своему плечу, и мы замерли, затаившись.

– Кто орал-то?

– А хрен его знает. Баба какая-то.

– Во, гляди, велик валяется. Может, ее?

– Не, это Салима. Он у нас во дворе облепиху выкорчевывает.

– А баба тогда где?

– Показалось, может.

– Поди, Натаху Шикову косилкой придавило. С восьми утра тарахтеть, падла, начала, а сейчас, слышь, затихло все.

– Так проверь.

– Да пошла она, стерва, позавчера пятихатку просил занять, так она знаешь, что мне сказала? Иди, говорит, заработай. Прикинь? Это она – мне. Мне! Дура крашеная, чтоб ее косилка переехала.

Мужики перекинулись еще парой фраз и ушли.

Амелин приподнялся на локтях и, широко распахнув глаза, изобразил невероятное удивление:

– Не может быть! Тоня! Какой сюрприз! Я так рад, что ты приехала.

– Чего же тогда прятался и убегал? – я снова готова была ему двинуть, и он, предугадав это, удержал меня за запястья.

– Это я от радости. Не мог поверить своему счастью, – черные глаза светились и, если бы не трусливое бегство, я бы и в самом деле подумала, что он рад.

– Отпусти сейчас же! На мне живого места не осталось.

– Только пообещай, пожалуйста, больше не драться.

Я нехотя пообещала, и мы кое-как выбрались из канавы.

Руки, ноги и плечи целиком покрылись сетью красных пупырышков, которые нещадно горели и чесались. Было унизительно и больно до слез. В один миг все перевернулось с ног на голову. Я ехала к нему с чувством раскаяния и вины, а он, как оказалось, даже видеть меня не хотел.

И как я могла забыть? Амелин всегда был трикстером – порой нежным и ранимым как ребенок, а иногда темным, опасным и совершенно непредсказуемым.

У меня никогда не получалось долго злиться на него, потому что потребность быть рядом оказывалась сильнее любой злости, но сейчас я собиралась уехать без каких-либо разговоров или объяснений.

– Прошу, не обижайся. – Он держался позади на безопасном расстоянии. – Я правда тебе рад. Очень рад. Никогда бы не подумал, что из-за меня ты потащишься в такую даль по дикой жаре. Только подумать, Тоня! Ты приехала ко мне. Сюда! Я так устал скучать по тебе, честно. Ты мне каждую ночь снишься. Может, и сейчас тоже сон?