Когда же император стал настаивать на продолжении диспута, пригрозив иконопочитателям, что их отказ от него будет равносилен поражению, преп. Феодор раскрыл пред царем учение Православной Церкви об иконопочитании, а в заключение обличил его за ересь и несправедливое, пристрастное отношение к православным, которые и после убедительных доводов в защиту святых икон не рассчитывают на объективный суд царя[165]. Эта речь привела Льва в страшный гнев, и он был готов немедленно подвергнуть защитников иконопочитания жестокому наказанию. Страх невольно охватил всех присутствующих отцов, и они решили ничего не говорить тирану, как неисцелимо глухому к восприятию лучшего, но великий Феодор дерзновенно сказал Льву: «Император! Не следовало бы нам говорить тебе еще что-либо или отвечать, коль скоро ты невосприимчив к добру. Но так как ты сам и теперь вызываешь нас на вопросы и ответы, то прежде всего другого отвечаем тебе, что церковные дела подлежат иереям и учителям, императору же принадлежит управление внешними делами, ибо и апостол, законополагая это, говорит, что Бог поставил одних в Церкви апостолами, других пророками, третьих учителями (1 Кор. 12:28), и нигде не упоминает об императорах. Они-то и должны делать постановления относительно догматов и веры, а те – следовать им и отнюдь не присваивать себе распоряжения этим»[166]. Много нужно было иметь мужества, чтобы сказать это грозному и могущественному византийскому василевсу. Ведь преп. Феодор прямо сказал царю, что тот, присвоив себе право судить о вопросах церковно-богословских, взялся не за свое дело и вышел за пределы своей компетенции. Церковные дела (τά τών άκκλησιών) имеют свою особую власть в лице пастырей и учителей Церкви, которым и принадлежит право рассуждать о догматах и выносить решения по вопросам веры, обязательные для всех членов Церкви. В частности, император наравне со всеми должен подчиняться голосу иерархии и ни в каком случае не может распоряжаться церковными делами, так как это будет прямым нарушением прав церковной власти. Что касается компетенции василевса, то она простирается лишь на дела внешнего порядка (τά άξω πράγματα), то есть на мирские, гражданские, государственные, в области которых царь и может действовать по своему усмотрению. Значит, поставив себя судьею в вопросе об иконопочитании, Лев нарушил свободу церковной власти и независимость Церкви как самостоятельной организации с особыми органами власти, со своими законами и порядками. Политика Льва выражала иконоборческий цезарепапизм, грозивший обезличить византийских патриархов и подчинить Церковь государству. Словом, в действиях императора преп. Феодор Студит увидел опасность для свободной Византийской Церкви, аналогичную той, какой была чревата михианская ересь царя Константина VI, поэтому со свойственной святому отцу энергией и смелостью он дал отпор цезарепапистическим притязаниям императора. Речь святого отца, как острая стрела, пронзила сердце врага Православия. Император пришел в бешенство и изгнал всех из дворца, грозя иконопочитателям новыми бедствиями.

И действительно, едва патриарх и его синодия возвратились в свои обители, император через столичного епарха приказал, чтобы никто не смел вести друг с другом беседы об иконопочитании, не учил и вообще не говорил о вере, в противном же случае виновному грозило жестокое наказание. Требовали даже подписку об исполнении царского повеления. Но преп. Феодор с негодованием отверг нелепое распоряжение, так как вопросы веры всегда, а в данное время в особенности, имели для византийцев жизненный интерес. Православию от всеобщего молчания грозил двойной вред: из-за тайных действий противников и потому, что распоряжение исходило от власти, некомпетентной в делах веры и враждебно настроенной к законному предстоятелю Церкви патриарху Никифору. Поэтому преп. Феодор заявил, что предпочтет лишиться языка, чем отказаться от защиты православной веры