Анхель лежал на спине, не слишком хорошо ощущая целостность своего тела. Он чувствовал только ладони – они привычно сжимали приклад автомата (так ему казалось).

Никакого автомата не было. Его ладони распластались и словно приклеились к его груди, и только пальцы, вцепившиеся в лохмотья куртки и слипшиеся от засохшей крови, судорожно сжимали воображаемое оружие. Грязное заскорузлое месиво из земли, обрывков одежды, мелких веток, больше похожее на кусок застывшей лавы, покрывало собой то, что было его телом.

Глаз он не открывал. Не мог или не хотел. Ему не на что было здесь смотреть. Все кончилось… во всяком случае, для него. Он даже не мог бы утверждать, что жив, если бы не боль, которая возвращала ему сознание, когда тело накрывала ее жалящая, надсадная волна.

– Матушка Мария! – звал издалека тревожный женский голос.

– Подожди! Тут еще один наш, кажется! – голос невидимой матушки Марии был низким, звучным, с какой-то, ему показалось, отстраненно-безразличной интонацией. И этот голос раздавался в непосредственной близости от него.

– Жив?! Ты, что ль, молился?..

Анхель, приложив максимально возможное для него сейчас усилие, открыл глаза. В лицо рванулся свет и рассыпался острой болью уже где-то в черепной коробке.

– Крещеный?.. Как звать? – по голосу матушки Марии было понятно, что особой радости она не испытывает.

– Иван…

– Иван? А не врешь?..

Анхель ощутил унизительную неловкость. Он лежал на земле перед этой странной женщиной, одетой в черное. Он не собирается просить ее о помощи. Да и помощь ли это?.. И не собирается ничего ей доказывать. Пусть убирается эта… матушка Мария. Он криво улыбнулся, отчего кровь снова потекла из растрескавшихся губ, и закрыл глаза.

Пусть она убирается.

«Пусть она убирается!» – отец кричал это кому-то невидимому.

В кабинете горела только настольная лампа. Анхель впервые пришел в кабинет отца ночью.

После того как отец выгнал Машу из комнаты и поговорил с Анхелем, он сразу же вышел. Анхель не спал. Он не смог ничего объяснить отцу. То, что он хотел объяснить, касалось Маши, и ему было стыдно, что он не нашел слов.

Даже сейчас, стоя босыми ногами на прохладном полу, мальчик еще не знал, какие слова должен сказать отцу, чтобы остановить его. Этого не должно случиться! Маша не может уйти из его жизни. Он этого не допустит. Так ничего и не придумав, дрожа всем телом от страха, что приказ отца будет исполнен тотчас же, он выкрикнул:

– Папа!

Отец оглянулся.

– Анхель… – Он встал с кресла, на котором сидел, и сделал шаг в сторону мальчика. – Ты?! Здесь? В этот час! Что ты?..

– Папа! Маша должна остаться со мной! Ты не должен ее выгонять, – его мальчишеский голос от волнения срывался.

Взгляд отца на минуту смягчился, однако заговорил он довольно холодно:

– Я прощаю тебе эту выходку, учитывая не совсем… обычную ситуацию. Но и только! Марш в постель!

Анхель посмотрел на отца и наконец в свете лампы ему удалось разглядеть мужчину, который до этого был в тени. Поль! Анхелю показалось, что едва различимая усмешка заиграла на губах гувернера. Этого Анхель не мог вынести. Несмотря на слова отца, он продолжал:

– Отец! Прошу вас! Я готов понести за это наказание, но прошу выслушать меня. То, что я собираюсь сказать, предназначено только вам, и я требую, чтобы посторонний… тот, кто не является членом нашей семьи, покинул ваш кабинет.

Сердце Анхеля билось так сильно и громко, что он был уверен: уж Поль наверняка слышит эти удары и наслаждается подобным проявлением страха. Если отец его не поддержит, если он велит ему уйти при Поле, а это позор… если, если…