– Ну ясно, ага-ага. – Кит нисколечко ей не поверил. – Ба! Любаш! Вы как?

– Да мы нормально, Кит, всё хорошо! Вот и Ми тебе привет передаёт! – ответила Люба. Она поднесла мишку к камере и помахала его лапкой: – Привет, Кит! – Как ни странно, в этот раз изображение не зависло, и красное сердечко Ми замельтешило у Кита посреди экрана.

Когда Никита увидел Любашиного Ми, на душе у него стало теплее и спокойнее.

– Скаж-ж-жи, Кит, а твой ма-а-айор – это п-п-полковник, как наш д-дед Игорь, да? Это Ми спрашивает, если что, – пояснила Любаша и захихикала.

Этим вопросом она словно сняла повисшее в эфире напряжение. Потому что после рассказа Никиты все как-то приуныли и замолчали. Ведь волновались за него. И дело было совсем не в проблемах со связью.

Кит засмеялся.

– Ну почти, Любаш-милаш. И он такой же хороший и порядочный, как и дед.

– Держись его, сын, – проговорил отец.

– Хорошо, пап, – кивнул Кит. – Он всем ребятам очень помогает. Вчера Мишу – помните, мой сменщик с завода – сам в больницу повёз. «Скорую» ждать не стал.

А потом что-то запипикало, зашипело – и связь на самом деле прервалась.

Мальцевы переглянулись. И волновались они за Никиту, и всё же появилось какое-то чувство, что дела у него не настолько плохи, чем они себе, тревожась, представляли. Ведь даже на расстоянии он чувствовал их незримую поддержку, любовь и защиту: словно у него появилось сразу несколько ангелов-хранителей. Да и он сам, как и другие парни, с которыми теперь служил, – все они стали ангелами-хранителями своей страны, каждой семьи, каждой матери и отца, каждой старенькой Ба и каждой маленькой девочки по имени Любаша.

Тренировки Кита заняли целый месяц. Этот месяц тянулся вроде как бесконечно, но и пролетел очень быстро. «Странно, как такое может быть?» – думала Любаша. Четыре недели – это четыре недели, но пробежали, как четыре очень длинных дня.

Волнение взрослых считывалось и чувствовалось, а бабушка тихонько приплакивала, снимая очки и украдкой промокая салфеткой глаза. Любе казалось, что за этот месяц из Ба вылилось не меньше ведра слёз. Нет, бабушка старалась улыбаться и вообще держаться бодро – как обычно, – но в этот раз не очень-то у неё получалось: держалась-держалась, но возраст взял своё.

Люба-то была глазастая и слёзы эти и бабушкино волнение замечала. Ей-то было не очень понятно, почему это бабушка так разволновалась. Все в семье знай только твердили, что Кит отправляется в зону боевых действий, Родину защищать. На какие такие действия, да ещё и боевые, Любе не объясняли. Максимум что говорили – «там сейчас беспокойно, людям требуется помощь».

Вот Кит и едет. Их любимый Кит. И его майор Самойлов, и Гена, и Миша, и Игнат. Одной командой.

На столике стояла Никитина фотография. Ба будто с ней теперь не расставалась. И Люба смотрела то на фото, то на Ба, и думала, что зря она так нервничает: вон какой Кит высокий и сильный, и рюкзак у него настоящий воéнский – разных оттенков зелёного, будто красками разрисованный. (Кит каждый раз её поправлял, что правильно говорить «военный», но каждый раз он всё равно прекращался в воéнского.) И в рюкзаке этом есть всё-всё, что может ему понадобиться, когда он туда поедет. «Туда» – это значит Родину защищать.

И вообще, когда Кит звонил, он всегда улыбался и говорил, что всё у него хорошо. Значит, так и было. Иначе просто и быть не могло.

И вот наконец Кит дома.

Они сидели в столовой – брат, родители и Ба, – а Любаша выглядывала из-за двери.

О чём-то говорили на полутонах. Вообще Любу отправили в её комнату поиграть, но ей было очень любопытно, о чём они там шушукаются без неё, вот она и подслушивала. Но слышны были только кусочки фраз.