Появился растревоженный хозяин пансиона. Турчонок что-то быстро забормотал, докладывая, по-видимому, о случившемся. Его трясло от страха.

Снаружи в дверь тем временем ткнулись. Но дверь не поддалась. Ударили сильнее. Турок схватился за телефон.

— Не надо полиции! — всполошилась Полина.

Турок лишь отмахнулся от нее. Полина выхватила из его рук телефонную трубку.

— Не надо! — взмолилась она.

— Почему?! — осерчал турок.

Потому! У неё на руках паспорт на чужое имя, но с её фотографией, и она не может ничего понять и не может ничего объяснить даже самой себе, и уж тем более не сможет объяснить полиции. Но как сказать об этом турку? Нельзя об этом!

Турок, не дождавшись ответа от девушки, схватил её за руку и поволок на второй этаж. Привёл в номер, собственноручно побросал все её вещи в сумку, сунул сумку в руки Полине. Спустились вниз. Свернули во дворик, где стояли столы и где сегодня утром завтракала Полина. В ограждающей двор стене была дверь. Турок распахнул её и вывел Полину на узкую улочку. Сейчас они находились на противоположной стороне от главного входа в пансион.

— Уезжай в Денизли! — сказал турок.

— Консульство, — пробормотала Полина.

— Ты больная! — сказал турок.

Он сказал "крейзи", как она ему сказала утром. Вернул должок. Она не обиделась.

— Они тебя там, возле консульства, могут ждать! Уезжай в Денизли!

— Мой билет — на завтра.

— Купи другой! — сказал сердито турок.

Он будто сердился на неё за непонятливость. За то, что приходится объяснять столь очевидные вещи.

Подтолкнул к Полине мальчишку со словами:

— Он проводит тебя до автобусной станции. Поторапливайся!

Полина направилась следом за турчонком. Турок всё-таки спросил ещё раз:

— Может быть, вызвать полицию?

— Не надо! — отмахнулась Полина и прибавила шаг.

* * *

Через какое-то время (она не могла самой себе сказать, сколько времени прошло) Полина обнаружила, что едет в автобусе, а за окнами нет домов, и Анталья, следовательно, уже позади.

Она помнила, разумеется, как они с турчонком прибежали на автостанцию, как покупали билет и как потом ждали отправления автобуса. Помнила, как турчонок махал ей рукой вслед, когда автобус отправлялся, но воспоминания о последних часах пребывания в Анталье были обрывочны — так обрывками-клочками вспоминается ночной сон, и кажется, что ещё что-то в том сне происходило, но никак не вспоминается,

Автобус был заполнен людьми, но было тихо, никто не разговаривал, многие дремали, и безмятежность окружающих передалась Полине.

Какое-то время она разглядывала пейзажи за окном, успокоилась и почти задремала, но тут ей вдруг вспомнилось, что едет она в неведомый Денизли, и оказалась она в этом автобусе только потому, что сильно испугалась там, в Анталье, а вообще ни в какой Денизли ей не надо, а надо ей домой… И когда она вспомнила про дом — расстроилась. Ей стало так жалко себя, что она едва не разрыдалась. Сдержалась в последний момент, испугавшись, что разбудит толстую турчанку, заснувшую рядом с Полиной. Чтобы отвлечься, она взяла альбом с фотографиями и рассматривала снимки один за другим — каждый подолгу, пристально. Ее внимательность породила очередной кошмар. На одном из снимков, который она уже видела, но прежде не разглядывала столь тщательно, она обнаружила, что стоит на залитой солнцем улице и, судя по минарету у неё за спиной, происходит это в Турции, а на груди у неё, на тонкой золотой цепочке, висит изящный, похожий на сбегающую по нежной коже каплю кулон.

Она эту вещицу узнала сразу. Кулон в виде капли. Она его носила. А сейчас он был в Москве. Там она его оставила, когда улетала в Турцию.