Так в стане консервативной революции распространилась мечта о настоящем хозяине – тоска по Цезарю. Харизматический вождь, явление которого еще в XIX и начале XX в. предрекали, одни с тревогой, другие – связывая с ним великие надежды, некоторые видные европейские умы93, должен был заменить господство внеличных институтов владычеством воли.

Цезаристская идея имеет в Западной Европе давнюю традицию. Еще Макиавелли был одержим мечтой о властителе, чьи деяния и свершения вызволят Италию из-под гнета старых установлений, о вожде, который объединит страну. Образцами для Макиавелли служили кондотьеры эпохи Возрождения. Эти люди поднялись из низов, всем были обязаны самим себе и благодаря своим выдающимся талантам стяжали славу и власть. Кондотьеры сметали древние династии и отжившие институции, смело вводили новый порядок в своих государствах. Таким же новым Цезарем, но в несравненно большем масштабе, был и Наполеон.

Кризис парламентарной системы, с особой остротой поразивший после 1918 г. Италию и Германию, подогрел в обеих странах тоску по харизматической личности. В лице этого сверхчеловека должен был возродиться исконно-личный характер политики. Отныне пусть снова властвуют герои, а не доктрины, классы или анемичные учреждения.

Эрнст Никит, приверженец консервативной революции, впоследствии отошедший от нее, писал в 1936 г.: «(Немецкая буржуазия) насытилась безликой законностью, презирала свободу, охраняемую законом; эти массы хотели служить конкретному человеку, преклониться перед личным авторитетом, перед диктатором… Неожиданные зигзаги, прихоть и произвол «вождя» они готовы были предпочесть строгой предсказуемости раз и навсегда гарантированного законного порядка»94.

В своих поисках альтернативы либерализму евразийцы значительно отличались от «консервативных революционеров».

Прежде всего им была совершенно чужда мечта о «Цезаре». Новая власть, новый порядок должны были в первую очередь ориентироваться не на личности, а на идеи. Европа, подчеркивали идеологи евразийства, вступила ныне в идеократическую эру. Справиться с нынешним кризисом может только великая, пронизывающая все сферы жизни идея. Идеи такого масштаба должны стать основанием для нового типа государственного правления, который евразийцы окрестили идеократией95.

Здесь они опирались на традицию, глубоко укорененную в России. В конце концов и царское самодержавие, и диктатура большевиков были идеократическими системами. Вместе с тем русской традиции были чужды цезаристские грезы. И до, и после революции в России имела место лишь в ограниченной степени автономия внеличных социальных и политических институтов, равно как и автономия внеличных правовых норм. Вот почему уповать на «Цезаря», который придет и отменит либеральное государство, лишенное «субстанции» и «величия», для русских условий было бы неестественно. В русской истории практически не фигурировало ни одного «цезаристского» деятеля. В России были цари, осуществлявшие порой не менее радикальные нововведения, чем западные «цезари»; но речь при этом шла об этатистских реформах сверху, и проводились они легитимными властителями страны. То же можно сказать о почитании царя низшими слоями народа: оно имело мало общего с западным поклонением «Цезарю». Царя почитали не столько благодаря его личным качествам и поступкам, сколько ради выполняемой им функции. В нем видели защитника православной веры, он был естественным завершением освященного религией политического порядка.

Не будучи вполне беспочвенным в русской традиции, евразийство как духовное образование имело весьма мало общего со своими советскими современниками. Мечты о Святой Руси, об утраченных корнях были абсолютно чужды тогдашней советской интеллигенции. В Советской России 20-х годов царил исторический оптимизм и культ будущего. Атеистическая и материалистическая пропаганда, которая шла рука об руку с преследованиями церкви, добилась значительного успеха среди широких масс. Популяризация чудес науки и техники была призвана вытеснить и заменить веру в религиозные чудеса. Науковерие в большевистской России в самом деле приняло почти религиозный характер. Россия переживает эпоху наивного Просвещения, писал в 1930 г. Георгий Федотов. Материализм обретает статус нового вероучения