– Ты должен провести меня на Совет. Мы вместе с Олегом были в межмирье, вместе нам и отвечать!

На старика моя страстная речь не произвела ни малейшего влияния. Он с невеселой усмешкой глянул на меня, и махнул рукой.

– Сядь! – Сказал, как гвоздь забил. Я невольно подчинилась под его взглядом, и медленно опустилась на прежнее место, ожидая дальнейших объяснений. – Выкинь всякие глупости из головы! Если меня на Совет не пустили, тебе и подавно туда дороги нет! Врата я тебе не открою, и не мечтай! Они должны разобраться. Не зря же столько тысячелетий мудрость копили. Все, что нам остается – это ждать. Так что, вон, попей чаю, оладий поешь. С утра-то, поди, и поесть не успела, сразу сюда кинулась? – Потом посмотрел неодобрительно на мои упрямо сжатые губы, и добавил. – Давай, давай… Мы теперь уже ничего не в силах изменить. Теперь только ждать.

Я немного поразмышляла и, с неохотой, была вынуждена признать, что Прон прав. Что-либо изменить я уже не смогу. Среда чужая. Если бы можно было на танке туда въехать, и всех разогнать к такой-то матери, несмотря на всю их мудрость и прожитые года, чтобы спасти любимого, я бы это сделала, и даже ни на мгновенье бы не задумалась, правильно или неправильно поступаю. Но, вот беда, на танке туда не пробиться. И не мне с моими слабенькими, только-только просыпающимися способностями, тягаться со Старейшинами. Прон прав, мое дело сейчас ждать. Я очень надеялась на те доводы, которые привел старец, и думаю, Совет не глупее нашего. Это меня слегка успокоило. Хотя, слово «успокоило» не совсем подходило к тем эмоциям, которые я сейчас испытывала. Но во мне зрела некая предопределенность. Судьба… Узор заплетен и расцвечен, а нам только и остается, что следовать ее замысловатым рисункам. Но, не как бессловесным истуканам, вовсе нет. Мы тоже можем вплетать нити своих желаний, стремлений и мечтаний, не меняя, но делая этот узор еще более ярким и красивым. А еще, мы должны встретить ее, свою судьбу, встретить как подобает человеку. Не горбя спину и не сутуля плечи, и, уж, конечно, не закрывая глаз. И размышление великого русского классика Федора Михайловича Достоевского, вложенное им в уста своего героя Раскольникова, на тему: «тварь ли я дрожащая или право имею», приобретало несколько иной смысл, нежели в него был вложен изначально великим философом и литератором. Говоря современным языком, если мы считаем себя людьми, мы должны научиться держать удар. Это сложно. Но, у нас нет иного пути.

Я как-то сразу успокоилась. Вот просто в один момент. Нет, решимости у меня не убавилось помочь Олегу нести его ношу, которую Совет может взвалить на него. Просто я перестала метаться, как заполошная курица, кусая губы и ногти с воплями «что же делать???!!!». Нужно дождаться окончания Совета, а потом уже принимать решение всем вместе. Прон, внимательно следящий за выражением моего лица, заметил некоторое изменение в моем настроении, и не смог удержаться от вздоха облегчения.

– Ну вот и славно… Поешь немного, дочка, поешь… Силы, они всегда понадобятся. – Он похлопал меня ласково по руке, и проговорил. – Но ведь ты не просто приехала, переживая за Олега. Что-то тебя еще тревожит, я же вижу. А ну, давай выкладывай.

Вот же…! Ничего от старца утаить невозможно! Я внимательно посмотрела на Прона, и, чуть поколебавшись, до того ли сейчас, рассказала все о своих ночных приключениях. Он слушал молча и терпеливо, не прерывая, и не задавая вопросов. Но с каждым моим словом взгляд его становился все тяжелее и тяжелее. А внутри у меня скрутился холодный клубок нешуточной тревоги. Господи, во что же мы опять вляпались?! И судя по реакции старца, на сей раз, кажется, вляпались все вместе, и очень серьезно.