Голову пронзила боль, словно в мозг вогнали крючья и теперь тянут их в разные стороны. Хватая воздух ртом, Малика продолжала твердить: «Я Эльямин…» И понимала: ещё немного, и рассудок погаснет. «Вдыхай боль. Пей как самый вкусный напиток». Чей это голос? «Я на вершине горы, залитой солнцем. Моё тело осталось в тёмной долине…» Малика посмотрела вниз. Её комната. В кресле возле зашторенного окна сидит Иштар.

Посмотрела вверх. Она под куполом. Трепещет крыльями и бьётся в стекло. Всё позади…

Сквозь пелену Малика разглядела терновый ошейник на шее Иштара, прижала пальцы к вискам. Служители шептались в стороне. Шедар куда-то подевался.

— Где Зрячие?

— Ушли, — ответил Иштар.

Малика набросила накидку на голову:

— Что они сказали?

— Они не увидели твоё прошлое и сокровенное. Сказали, что ты чиста, как младенец.

— А настоящее?

— Они увидели меня.

— Будущее?

— Всё хорошо, — уклончиво ответил Иштар. — Хёск! Пора заканчивать.

— Я думал, завтра, — отозвался верховный жрец.

— Сейчас!

— Она не выдержит.

— Сделай так, чтобы выдержала.

— Не понимаю, к чему такая спешка? — нахмурился Хёск.

— Я не знаю, что ещё взбредёт Шедару в голову. Давай закончим с этим и будем спокойно готовиться к коронации.

— С чем закончим? — простонала Малика.

— Мы очистим тебе левую руку, — ответил Иштар. — Нанесём знак шабиры.

— Татуировку?!

— Это нечто иное.

Малику провели в знакомую комнату. Под потолком горела яркая лампа. За окном покачивались ветви дерева. В сумерках цветы казались тёмно-синими.

Служители притащили стол на низких ножках, разложили на столешнице бинты, установили непрозрачные баночки и глиняные черепки. Сидя на кушетке, Малика наблюдала за приготовлениями. Ей самой не терпелось быстрее прекратить пытки над её рассудком, но бинты… Теперь её ждёт пытка над телом.

Хёск примостил на кушетке небольшой серебряный ящик, забрал у служителя кружку и протянул Малике:

— Выпей. Для притупления боли.

Она отшатнулась. Хёск несколько лет поил Иштара противоядием. Кто знает, что он подмешал в воду. Может, только и ждёт, когда она потеряет сознание, чтобы провести свои гнусные ритуалы.

— Я не буду это пить.

Переглянувшись с Иштаром, Хёск отдал кружку служителю. Уселся на пол, достал из ящичка странный предмет, повторяющий форму кисти с растопыренными пальцами. Матово-белые паутинки создавали кружевной узор. Пластина выглядела хрупкой, и казалось, что нити и завитки сейчас согнутся, повторяя изгибы ладони Хёска.

— Знак шабиры сделан из живой стали. Из неё делают тренировочные ножи. Тогда раны не воспаляются и быстро заживают.

— Это всё-таки татуировка, — приуныла Малика.

— У мужей-вестников грубый рисунок, а этот знак носили Ракшада и Джурия. — Хёск перевернул пластину; изнутри она была усеяна тончайшими, как волоски, иголками. — Будет очень больно. Это может вызвать болевой шок. Выпей зелье.

— Я усну?

— Тебе всё покажется сном.

Ей уже давно всё кажется сном. В голове шум, люди в тумане, пол качается, стены изгибаются волной, во рту до тошноты сладко.

— Я потерплю. — Малика сглотнула ком в горле. — Знак будет чёрным?

— Ты же не воин.

Открыв баночки, Хёск принялся смешивать в плошке краски. Время от времени обмакивал в них кисточку и наносил смесь Малике на запястье. В итоге остановился на золотисто-бронзовом цвете.

— Прижми руку к столу вверх ладонью. — Приложив кружевную пластину к кисти, раздвинул Малике пальцы. — Так и держи. Если дёрнешься, знак исказится.

Произнося заклинания на древнем языке, убрал пластину в сторону и принялся втирать краску в ладонь.

Иштар сел рядом с Маликой, обхватил её за плечи и зашептал, касаясь губами чаруш: