Вдовец повернулся, врезал ему, и какое-то время оба обменивались ударами. Ахман не терпел насилия при дворе, но никто из присутствующих, даже Ашан, не были расположены остановить их, пока второй мужчина не уложил вдовца на пол, заключив его в болезненный захват.

Ашан громко хлопнул в ладоши:

– Довод убедителен. Эверам не отдал бы победу лжецу.

Инэвера сделала вдох. Не лжецу. Всего лишь воину, который избил жену.

Второй мужчина поклонился.

– Я прошу святого андраха вернуть этих женщин для наказания нам, законным мужьям. Клянусь Эверамом, что впредь они не посрамят ни семей, ни племени, ни твоего трона.

Ашан откинулся на троне, сложил пальцы домиком и уставился на женщин. Ашия привела убедительные аргументы, но Инэвера прочла в глазах нового андраха отказ. При первой же возможности Ашан отнимет копья у всех шарум’тинг, включая Ашию.

«Ей надо было сначала привести женщин ко мне», – подумала Инэвера. Но может быть, это тоже воля Эверама.

Жизнь в северном краю, где у женщин столько же прав, сколько у мужчин, показала женщинам красийским, что их существованию под мужниной пятой есть альтернатива. Земплепашцы не смогли выстоять против красийских копий, но в Дневной войне ударили в самое сердце врага. Все больше и больше женщин будут претендовать на то, что им причитается, и рано или поздно священнослужителям дадут бой.

Инэвере не хотелось прилюдного господства над Ашаном в его первый день на Троне черепов, но если андрах не воспримет ее доводы – значит сам виноват.

Она открыла рот, но не успела ничего сказать, так как Асом звучно откашлялся и заговорил. Его голос разнесся по всему залу:

– Моя достопочтенная жена права.

Изумленный Ашан обмяк лицом, и даже Инэвера опешила, когда Асом сошел с постамента на пол: ведь ранее юноша яростно противился появлению шарум’тинг и возвышению своей жены и кузины.

– Да, мой достопочтенный отец сказал, что на алагай’шарак надо брать демонов, – признал Асом, – но что такое алагай’шарак в действительности? Буквально это означает «война с демонами», а война – не ритуал. Алагай превратили в своих врагов все человечество, мужчин и женщин. Любое сражение с ними – алагай’шарак.

Джайан фыркнул:

– Позвольте моему брату-дама и дальше не понимать, что такое война.

Не следовало бросать такие слова при дворе, где господствовало духовенство, – еще одно доказательство склонности Джайана говорить, не подумав. Ашан и все дамаджи обратили к нему гневные взгляды.

Ашан наконец пришел в себя и зарокотал так же гулко, как только что разговаривал с дочерью:

– Ты забываешь свое место, шарум ка. Ты служишь по воле белого.

Джайан побледнел, и в его ауре расцвел гнев. Рука стиснула копье, и будь он хоть чуть глупее, пустил бы его в ход, рискуя ввергнуть всю Красию в гражданскую войну.

Асому хватило ума сохранить маску спокойствия, но это не спасло его от мрачного взгляда Ашана.

– Теперь о тебе, най’андрах. Не ты ли недавно ожесточенно возражал против того, чтобы женщины взялись за копья?

Асом поклонился:

– Это так, дядя. Я говорил с пылом и убежденностью. Но я заблуждался, и мой достопочтенный отец был прав, оставив без внимания мои доводы.

Он повернулся и окинул взором зал.

– Близится Шарак Ка! – прогремел он. – Так сказали и Избавитель, и Дамаджах. Тем не менее мы остаемся разделенными и выдвигаем мелочные доводы, споря, кому дозволить сражаться, а кого оставить праздно стоять в стороне. Но я говорю, что, когда Избавитель вернется, а все армии Най будут наступать ему на пятки, начнется великая битва, в которой на всех хватит почета и славы. Мы все, как один, должны быть готовы к бою.