Нет, всё-таки искушение сжать соски губами возрастало с каждым мгновением, пора с этим прекращать и отправлять Милу одеваться.
Мила пошатнулась на пятках и, чтобы устоять, уперлась рукой ему в плечо.
- То есть ты согласен, да?
- Да.
- И отец меня не тронет? Не побьет?
У Глеба внутренности перевернуло. Голос Милы дрогнул, в нем появился страх.
Алашеев задрал голову и посмотрел Миле в лицо. Та стояла, кусала губы.
- Губы не кусай. Я их ещё не пробовал. Кусать буду я. Дальше… - он протяжно выдохнул. Ему надо успокоиться. Всё-таки Лебедев её отец, и ему уже хотелось переломать пальцы. То, что он бил Милу, Глеб теперь не сомневался. Не будет ребенок бояться отца, если тот никогда не поднимал на него руку. Сука! - Никто тебя больше пальцем не тронет, Милослава. Запомни это. И прекращай бояться.
- Но папа…
- Мила, - он надавил голосом. Не выдержал и встал на ноги.
Какая же она маленькая…
По сравнению с ним совсем хрупкая. Он может поднять её одной рукой и удерживать. Пальцы вдавились в поясницу Милы сильнее, вынуждая девушку прогнуться.
Та и прогнулась, максимально увеличивая расстояние между ними, иначе её грудь давно бы распласталась об его.
- С сегодняшнего дня твои проблемы – мои.
Мила собиралась возразить. Её тело напряглось, вытянулось в его руках точно струна, раздражая неподатливостью. Губы слегка приоткрылись, показался розовый язычок.
Глеб не любил целоваться. Делал это очень редко. В последние годы не помнил даже, когда прикасался к чьим-то губам.
А тут розовые… красивые… слегка полноватые…
Чуть влажные, потому что она их облизывала, нервничая.
Глеба тряхнуло. Как мальчишка не может устоять перед искушением… К черту всё!
Глеб настойчиво притянул Милу к себе и впился в её губы. Девушка пискнула и отчаяннее начала отталкивать его, упираясь в плечи. А её сопротивление только сильнее разогрело желание подчинить. Заклеймить. Оставить на Миле свои следы.
Её губы имели вкус ягод. Нежные и сладкие, несущие в себе аромат лета и редких счастливых дней из детства. Мягкие и сочные, они пробуждали в Глебе непонятные эмоции. А когда Алашеев что-то не понимал, не мог контролировать, ему это не нравилось. Но её губы… Это же чистый наркотик! Искушение, противостоять которому невозможно.
Он сминал их, покусывал. Проводил языком, пытаясь проникнуть внутрь. Но маленькая зараза упрямо их сжимала, что-то пытаясь ему сказать. В груди росло негодование. Какого черта сопротивляется?
Оторваться от её губ он не мог. Вторую руку зафиксировал на затылке Милы, запустив пальцы в волосы. Намотать бы их на кулак да поставить девочку на колени. Позже… Может, вечером.
Он сильнее натянул волосы, и Мила сдалась, приоткрыла рот, и он сразу ворвался языком, исследуя ягодный рай и упиваясь полученной сладостью. Милу он будет целовать. Всю. Постоянно.
Глеб оторвался от её губ, тяжело дыша. Прищурился и впился голодным взглядом в лицо Милы. А девочка-то гневается. Глазищами сверкает, губы плотно сжала и дышит прерывисто, не понимая, что тем самым привлекает внимание к груди.
И соскам, что едва не царапают его грудь.
- Я сейчас уеду. Ты сидишь тут. Ждешь, когда за тобой приедут мои люди. И лишь тогда с ними едешь по указанному адресу.
Милослава нахмурилась и непонимающе прикусила нижнюю губу, а у него снова прострельнуло в паху. Глеб усмехнулся. Не спадающий утренний стояк, который Мила не могла не чувствовать.
- Позвонить я могу?
- Кому? – немного резче, чем следовало, спросил Глеб.
- Марку.
Твою ж мать!
- Нет.
- Почему? – она снова дернулась в его руках, и ему пришлось сжать крепче.