Выпили, и быстро, сообразно тому, как действовала водка, молодые люди обрели себя.

– Вы довольны результатами? Кстати, почему не на подведении итогов?

– Сегодня вечером у кого самолет, у кого поезд, – сказал Садофьев, жмурясь от удовольствия – солянка была очень вкусная.

– В институт надо подготовиться, – пояснил Шардаков, катая во рту маслину.

– Вам же еще экзамены сдавать. Творческий конкурс вы прошли, а «жи-ши» отвечать придется. Хотя, – Молоканов снова налил водки. – Главное – все-таки конкурс, на экзаменах никого не валят.

Выпили.

– Вы, кстати, деньги на обратную дорогу отложили? А то будете голодать в пути.

– Я самолетом. Мне десятки хватит.

Молоканов ухмыльнулся.

– Как говорит современный гений Андрей Георгиевич Битов, на десять рублей можно и не улететь.

Поняв, что острота не полностью дошла до молодых людей, Анатолий Анатольевич вновь поднял графин.

– Кстати, «Шагреневую кожу» читали?

– Ну, читали, – с некоторым вызовом произнес Садофьев, спеша перехватить честный ответ Шардакова.

Руководитель семинара вдруг слегка помрачнел, впал в подобие философского настроения.

– Знаете, ведь жизнь наша – своего рода шагреневая кожа, это поначалу кажется, что все впереди. Вот с какого-то момента начинаешь замечать – стала убывать, убывать… В конце концов всего-то и остается желать, чтобы вокруг было «чисто и светло».

– Это Хемингуэй, – подловил руководителя Садофьев.

Тот посмотрел на него, молча выпил и тут же вернулся в привычное праздничное состояние.

– А знаете, почему меня одолевают такие мысли?

– Не знаем, – ответил Шардаков.

– Знаете, где мы с вами сейчас обед кушаем?

Молодые люди молчали.

– Это помещение знаменитой Олсуфьевской ложи. Масонской, естественно.

Ученики напряглись с рюмками в руках, с интересом глядя на учителя.

– Толя! – раздался голос, и к столу подошел невысокий рыжий человек в голубом клетчатом костюме. – Я тебя уже полчаса жду.

– А-а, прошу любить и жаловать, – повел рукою, оснащенной рюмкой, в его сторону Молоканов. – Совесть земли русской и по совместительству ее же гений.

Рыжеволосый сердито нахмурился.

– Я жду тебя наверху, – и начал подниматься по крутой узкой лестнице с перилами, что вела на антресоли ресторанного зала.

– Так вот, молодые люди, что-то я хотел вам сказать, но, кажется, не скажу. Скажу другое, в духе дня, но вы меня послушайте.

– Слушаем, – сказал Шардаков, сияя всеми своими шрамами и царапинами.

– Бегите отсюда, пока не поздно, на просторы большой жизни, а то завязните тут как мухи в янтаре.

После этого он хлопнул рюмаху, потыкал вилкой в кусок капусты у себя на тарелке и встал.

– Ну что ж, хорошего помаленьку.

– Понемножку, – вежливо и тихо поправил Садофьев.

– А я отправляюсь в клуб четырех коней.

И ушел, оставив весьма противоречивое о себе впечатление.

Молодые люди заказали еще один графинчик, а потом еще. День медленно клонился к закату.

– А я все равно приеду поступать, – суммируя свои сомнения, сказал Шардаков во время одного из тостов.

– А чего ты, там же у тебя на Итурупе красиво – север.

– Сам ты север.

– А у нас в Ростове хорошо, абрикосы пошли.

– А у нас ничего не растет, – вздохнул Садофьев.

– Все же здорово, ребята, что мы напали друг на друга, даже расставаться не хочется, – вдруг расчувствовался Шардаков.

Следующий графин официантка нести отказалась и вежливо намекнула, что им, в общем-то, пора собираться.

Вартанов все время крутил головой, непонятно что стараясь углядеть. Хотя, в общем, понятно. Еще на семинаре тот высмотрел пару симпатичных девиц, и теперь рассчитывал, что они появятся здесь. Зал уже был полон, и в воздухе стоял сдержанный благородный гул, как от работы большой группы компьютеров, сказал бы я, если бы это сравнение было уместным хронологически.