Это была беспримерная наглость!

Самцы вскочили и гневно зарычали, самки визгливо скликали к себе детёнышей. Вожак группы – самый здоровенный и мохнатый зверь – в боевом порыве поднялся на задние лапы и прорычал вослед нахальной собаке обещание скорой расправы. Но он не успел метнуться вслед за ней в стремлении растерзать на месте: в голову зверюги влетел разогнавшийся антиграв, который перепуганный Клисс не успел отвернуть в сторону! Он облетал малинник поверху, и лишь пикируя к земле в конце кустов, услышал рёв разбуженных зверей. Клисс инстинктивно выстрелил при виде опасности, заряд прошёл над плечом вставшего зверя и спалил куст на краю лощины, но участь охотника на Таню была предрешена...

Опомниться, уйти ввысь или сделать второй выстрел убийце не дали. Старший самец впал в беспредельную ярость, что его покой нарушили столь бесцеремонным образом какие-то мелкие тварюшки! Зверь размахнулся широкой лапой и сбил человека на землю. Собака была позабыта – группа зверей сосредоточилась на другом возмутителе спокойствия. Беспилотный антиграв отлетел в кусты, где позже его отыскали, обнюхали и изгрызли молодые, любопытные медведи, которым после сытного обеда так удачно и внезапно перепал неплохой десерт.

Смертельно напуганной рёвом зверей Тане мерещилось, что они погнались вслед за ней, и она неслась, как безумная, из последних сил. Её нос уловил запах воды – где-то невдалеке протекала та самая петляющая речка, что огибала дворцовый парк. Таня напрягла уставшие мускулы и ворвалась в тёплые воды, поднимая веер брызг.

«Лисы уходили от нашей собачьей стаи, многократно пересекая реку и таким образом сбивая след», – лихорадочно припомнила Таня и принялась повторять лисьи хитрости. Она переплыла на тот берег, пробежала под прикрытием кустов метров двести и вновь бросилась в воду. Опять бежала и плыла, плыла и бежала, много раз пересекла реку и наконец окончательно выбилась из сил.

Погони не было ни слышно, ни видно. Запахи леса не несли в себе угрожающих ноток, но просто лечь на берегу реки Тане не позволил звериный инстинкт. Она побрела по лесу, принюхиваясь и выискивая местечко, где можно было бы безопасно отдохнуть, прежде чем искать обратный путь домой. На её пути встретилась заброшенная нора местного, страшно вонючего зверька наподобие земного скунса, только гораздо больше его размером. Возле норы до сих пор стояло в воздухе жуткое амбре, но Тане то было на руку: никто из диких зверей не учует её запаха на таком ярком фоне, а она потерпит. Забившись подальше в нору и понемногу привыкнув к вони, Таня заснула с мыслью: «Всего часок полежу и побегу обратно. Тьерр меня не бросит, он меня дождётся!»

Проснулась Таня на заре следующего дня и выползла из норы под весёлый птичий гомон. Её никто не потревожил в заброшенной норе, и отдохнувшая Таня довольно прищурилась на солнце.

«Пора возвращаться домой», – сказала она себе, принюхалась к ветру в поиске собственных вчерашних следов, идущих от реки, и... испуганно приникла к траве.

Она лишилась своего уникального, чуткого собачьего обоняния! Она не ощущала ни запаха своих следов, ни аромата цветов, ни влаги близкой реки. За безопасность норы, как и за всё на свете, пришлось заплатить!

Человек, зашедший в полутёмное помещение с яркого света, временно перестаёт видеть, привыкая к рассеянному освещению. Собака, чей нос длительно подвергался воздействию сильных ароматов, временно теряет нюх. И если для человека потеря обоняния не критична, хоть и неприятна, то в собачьем теле Таня ощущала себя так, словно внезапно ослепла. Она настолько привыкла ориентироваться на чутьё, что не была уверена, найдёт ли теперь обратную дорогу к реке, полагаясь на зрительную память! Все звери недаром далёким кругом обходили эту чёртову нору, а она посчитала себя умней других и теперь расплачивается за самоуверенность.